— Мое имя Риган Мак-Дуфф! — заупрямилась девушка.

— Тебе дали другое, моя птичка, и отныне ты должнаоткликаться на имя Зейнаб.

— Никогда! — задохнулась Риган. Ведь если она смирится сновым именем, то перестанет быть самой собой. Она Риган, Риган Мак-Дуфф изклана Бен Мак-Дун, навсегда, до самой смерти! До самой смерти! Что это еще заЗейнаб?! Нелепое, варварское имя, никогда она не откликнется на него! Никогда!Никогда! Никогда!

Весь следующий день она отчаянно боролась со всемиокружающими. Как они ни бились, но она наотрез отказывалась откликаться нановое имя.

— Ну что я могу поделать с нею, мой господин? — жаловаласьЭрда Доналу Раю. — Морэг — та сразу же стала отзываться на свое новое имя.Отныне она Ома. Но эта строптивица Зейнаб откликается лишь на старое свое имя!Даже Ома бессильна, а уж ближе нее у госпожи Зейнаб никого нет! Может, мнепобить ее, господин? Раз больше ничто не помогает…

— Не тронь ее и пальцем! — властно сказал Донал Рай. — Этимты ничего не добьешься — разве что того, что на ее нежной коже останутсясиняки. Нынче же вечером ею займется Карим. Отведи Зейнаб в приготовленные длянее покои. Карим просил растереть ее вечером маслом гардении. Он считает, чтоэтот аромат ей более всего подходит.

Работорговец находился в самом что ни на есть блаженномрасположении духа. Все шло как по маслу, то есть именно так, как он и задумал.

Вечером в бане Риган растерли маслом, которое рекомендовалКарим. Принюхиваясь к незнакомому пьянящему аромату, Риган подозрительносморщила носик:

— Это что еще такое? — спросила она. — Не роза, не лаванда…И, кажется, мне этот запах не по нутру…

— Это гардения, — отвечала Эрда.

— Не знаю такого цветка.

— Разумеется, не знаешь, — усмехнулась Эрда. — Этопрекрасный молочно-белый цветок, растущий в садах Аль-Андалус.

Риган умолкла. Себе же призналась, что запах ейнеобыкновенно приятен, но она ни за что на свете не даст им всем этого понять!Экзотический аромат вполне соответствовал ее характеру.

— Куда ты ведешь меня? — спросила она Эрду, когда, выйдя избани, они пошли не туда, куда обычно.

— Тебе отвели новые покои, Зейнаб, — сказала старуха. — А уОмы будет собственная маленькая комнатка рядом с твоей. Она уже ждет тебя там,моя курочка. Пойдем, и не хмурь бровки!

Комната, куда ее привели, была невелика, но все жедостаточно просторна и хорошо освещена. Расположенная в верхнем этаже дома, этаугловая комната одним окном выходила на реку, а другим — во двор дома ДоналаРая. Но на обоих окнах красовались тяжелые ставни… Стены были побелены, мебелькрайне проста. Тут была и жаровня, чтобы в случае надобности обогреться, исундук для платья, и стульчик с обтянутым кожей сиденьицем, и маленький дубовыйстолик… На почти квадратном ложе лежал матрац, набитый смесью пуха с ароматнымитравами и накрытый голубым атласным покрывалом. Поверх были разбросаны большиеподушки в наволочках из яркого полосатого шелка и расшитые золотом. Риган неприходилось видеть столь прелестной комнатки. Она прошлась по ней — и слегкавоспрянула духом.

— А где Морэг? — спросила она.

— Для Омы отвели маленькую комнатку по соседству. Вот этадверь ведет из ее комнаты в твою — тебе стоит лишь позвать ее, — сказала Эрда.— А теперь я удаляюсь, тебе нужно отдохнуть. Скоро придет Карим-аль-Малика иначнет с тобою заниматься.

Старуха выскочила из комнаты, выказав прыть, которой Риганникак от нее не ожидала, с шумом захлопнув за собою дверь.

Сперва Риган разгневалась, но тотчас же расхохоталась.

— Морэг! — позвала она.

Дверь, ведущая в смежную комнатку, приоткрылась, и вошладевушка. Принюхавшись, она спросила:

— Что это за чудесный аромат, госпожа?

— Аромат гардении, который они изволили подобрать специальнодля меня, — фыркнула Риган. — Эрда говорит, что так называются белые цветы,растущие в Аль-Андалус. Мне он очень нравится — только не вздумай сказать им!

— У тебя прекрасная спальня, — сказала Ома. — Пойдемпоглядим на мою.

Риган вошла в узкую маленькую комнатку с одним окошком.Здесь был сундук для платья и хорошо набитый тюфяк.

— Неплохо бы обзавестись второй жаровней… — заметила Риган.— А что, дверь в коридор заперта? Ома кивнула:

— Да. Думаю, мы не должны никуда выходить, даже в садик… Ноуже вечереет. Как люблю я долгие летние вечера…

Вскоре Эрда принесла им ужин — хлеб, сваренные вкрутую яйца,ломтики сыра и два странных круглых фрукта с золотистой кожей.

— Это называется «апельсины», — предупредила она их вопросы.— Счищайте кожу и наслаждайтесь сладкой мякотью. Они выросли в садахАль-Андалус. Капитан привез их в дар Доналу Раю. — Эрда поставила на столмаленький графин, наполненный вином, разбавленным водой, и удалилась, тщательнозаперев за собою дверь.

Девушки сидели молча и ели. Апельсины они оставили насладкое. А когда сок потек по их пальцам и подбородкам, звонко рассмеялись. Имобеим очень понравились апельсины, хоть их и не очень удобно было есть. ПотомОма наполнила ароматной водой чашу для омовений, и они ополоснули руки и лица.Слуга унес поднос и пустые кубки. Девушки съели все дочиста. Остались лишьшкурки от апельсинов…

Небо за окнами было розовато-лиловым, как обычно летнимтеплым вечером. Воздух был по-вечернему свеж, и Риган решила открыть ставни. Всаду под окном слышна была песнь дрозда. На небе появился уже нежный полумесяц,а совсем рядом с ним мерцала голубая звезда…

Послышался звук отпираемой двери — девушки оглянулись иувидели входящего Карима-аль-Малику. Войдя, он вновь запер за собою дверь.Потом взглянул на Ому:

— Можешь идти к себе. Ома. До утра ты не понадобишьсягоспоже.

— Да, мой господин, — скромно ответствовала Ома, поклониласьи вышла во внутреннюю дверь.

— Как смеешь ты отдавать приказания моей служанке? — гневновоскликнула Риган.

— Если этим я оскорбил тебя, Зейнаб, то прошу прощения. Нонастало время начинать уроки. Если ты хочешь, чтобы Ома наблюдала за ходомзанятия, я верну ее, — невозмутимо отвечал Карим.

— Я Риган Мак-Дуфф из клана Бен Мак-Дун, — отчетливовыговорила она. — Я никогда не откликнусь на это странное и чужое имя Зейнаб!

Скрестив на груди руки, она глядела прямо ему в глаза. Этобыл бунт.

«…Она восхитительна», — подумал он. Какая сила духа! Но вответном взоре его не отразилось и тени испытываемого им восхищения.