– Не оставлю, дитя, – покачал головой Макарий. – Но что же случилось?

– Вчера я понял, отче, что нет в сем мире иной силы, кроме моей, – развел руками государь всея Руси. – И полагаться мне надлежит токмо на себя, об иных спасителях не мечтая. И еще я понял, что господь любит меня, – перекрестился Иван Васильевич. – Он сотворил для меня чудо. Он не даст мне ошибиться.

– Наклонись, чадо, – со вздохом попросил митрополит. А когда царственный богатырь исполнил его желание, поцеловал юношу в лоб: – Я горжусь тобой, дитя мое. Отныне я спокоен за судьбу земли православной, за судьбу Рима третьего, она оказалась в достойных руках. Благословляю тебя именем Христовым в деяниях твоих. Правь, Иоанн! Пусть царствие твое станет долгим и достойным.

В эти самые минуты уже мчался, мчался по волжскому льду поднявшийся до рассвета всадник, торопясь попасть из Костромы в Усть-Шексну до начала ледохода. Лед звенел и потрескивал, иногда шипел завалами крупки, образовавшейся на солнечных прогалинах, местами темнел промоинами. Однако всадник погонял и погонял взмыленного скакуна, не желая застрять за рекой на добрый месяц уже совсем близкого половодья…

Путь простолюдина Дмитрия, не числящегося ни при службе, ни при ремесленных слободах, ни в купечестве и на земле нигде не сидящего, оказался долог. Поместья бояр рода Сабуровых были разбросаны окрест Костромы и возле Рязани, в новгородских землях и далеко в Заволочье. Путь в иные места занимал до месяца, не считая распутицы и просто плохой погоды, когда на постоялых дворах али в гостях у родичей приходилось по несколько дней пережидать пургу или дожди.

Но куда больше времени младший из потомков мурзы Чета проводил в седле и на лесных привалах, за которые не требовалось платить. Кошелек путника худел куда быстрее, чем хотелось – однако свиток, что лежал в поясной сумке, потихоньку заполнялся, и спустя полтора года после первой встречи, вскоре после половодья, теперь уже семнадцатилетний парень опять постучался в ворота московского подворья князей Шуйских.

– Передай Ивану Михайловичу, – сказал он привратнику, – что прибыл Дмитрий Годунов с отчетом.

– Князь ныне в Новгороде наместником царским сидит, – зевнул холоп. – Туда скачи.

– Как в Новгороде? – опешил молодой человек. – Туда же месяц дороги!

– Дык за год-то добрался! – рассмеялся привратник. – Давно ужо послан.

Паренек немного подумал, прищурился:

– А княгиня Анастасия Шуйская с ним али дома?

– Недужится ей.

– Доложи!

– Сказываю же, в постели лежит!

– Ты доложи. Может статься, мои вести ее взбодрят.

– Княжна Анастасия, – поправил его холоп, подумал, неожиданно сказал: – Ладно, заходи, – и отправился открывать ворота.

При свете дня утонувшая в перине, прикрытая до плеч шерстяным одеялом женщина показалась Дмитрию совсем дряхлой. Морщинистое лицо, седые волосы, хриплый голос. Только глаза оставались ясными и цепкими.

– Как быстро вы меняетесь, дети, – слабо улыбнулась она. – В прошлый раз я видела ребенка, ныне ты уже воин. Надеюсь, я в тебе не ошиблась, мальчик из рода Годуновых. Рассказывай!

– У него две заметные родинки на плече, княжна Анастасия, парой стоят, и еще одна продолговатая на животе, – негромко поведал Дмитрий. – Из монашек, что купали чадо вместе с Соломонией Юрьевной, три все еще пребывают в обители и совсем покуда не стары. Им нравился мальчик, они запомнили многое. Опричь того малыша видели две женщины из старших Сабуровых, иные же ведают о письмах. Сказывают, ребенка увез боярский сын Кудеяр, через его родича и снашиваются.

– У Кудеяра есть родичи? – удивилась женщина. – Никогда не признавался. Думала, окромя князя Телепнева и Соломеи, у него никого близкого нет.

– Ты о нем знала, княжна? – настала очередь изумиться молодому человеку.

– Он получил поместье от государя Василия за труды ратные. На самом дальнем берегу Студеного моря… – Анастасия Шуйская прикрыла глаза и чему-то улыбнулась. – Турчаховский стан и Возгоры в низовье Онеги. Я послала туда доверенных людей во первую голову, однако они никого не нашли.

– Выходит, я старался зря?! – напрягся паренек.

– Почему? Ты нашел свидетелей и приметы. А я убедилась, что ты не лжешь… – престарелая княжна подняла веки. – Как тебе удалось? Почему сии женщины открыли тебе свои тайны?

– Все просто, – пожал плечами паренек. – Я сказывал, что у нас местническая тяжба с соседями и я доказываю родство с Великим князем. Дело сие обыденное, никто не удивлялся. О письмах сказывал сам, посему никто не полагал, что выдает секрет, о котором мне не ведомо.

– Жалко, мне не испытать твоего обольщения, – вздохнула княжна. – Наверное, ты умеешь вызывать доверие.

– Всегда готов служить, княжна, – поклонился паренек.

– Пустое… – Женщина опять вздохнула. – Мои приключения остались позади. Остается токмо вспоминать. Когда найдешь Кудеяра… – еще один вздох, – скажи, мне очень хотелось бы увидеть его в этой жизни еще раз. И мальчика.

Дмитрий Годунов, поджав губы, промолчал.

– Ах да… – поняла его женщина. – Я распоряжусь, чтобы тебе выплатили пять рублей за старания. И на расходы. Поспеши, мальчик. Опасаюсь я, для воплощения сей мечты времени у меня осталось совсем мало.

Анастасия Шуйская не обманула. Уже через час холоп вручил пареньку кошель с серебром, и на рассвете, перекусив вместе с дворней, Дмитрий Годунов снова поднялся в седло. Правда, сухопутных путей на север не существовало, а потому, в три дня домчавшись в Кимры, он продал скакуна и вскоре сел на идущий вниз по реке ушкуй, благо стругов, ладей, челнов и лодок по разлившейся Волге двигалось несчитано. На четвертый день Дмитрий сошел в Пошехонье. Здесь попутный корабль тоже нашелся почти сразу – через три причала амбалы грузили припасы на глубоко сидящую ладью. Как оказалось, ярославский купец именем Пешков вез куда-то к схизматикам охапки шпажных полос, да ножи, да скобяного товара изрядно. А железо, известное дело, места занимает мало, вес же имеет преизрядный. Так что пассажиров на полупустое судно торговец брал с охотою.

Сговорившись за двугривенный доплыть до Бело-озера, Дмитрий взошел на борт, бросил чересседельную сумку к борту, сам прошел на нос и встал там.

Вскорости ладья отвалила от причала, и корабельщики, пользуясь попутным ветром, подняли парус. С журчанием потекла вдоль бортов вода.

С неба светило, выглядывая меж мелких белых облаков, жаркое полуденное солнце, в прибрежных зарослях пели птицы, стрекотали крыльями проносящиеся из стороны в сторону стрекозы. Река дышала свежестью, ветер приносил аромат пряных трав…

– А ну, смерд, двигай отсюда! Это мое место!

Дмитрий вздрогнул, повернулся на голос… И убрал руку с рукояти ножа. Перед ним стояла пигалица лет тринадцати – однако в бисерном кокошнике и в суконном плаще с песцовым воротом, наброшенным на плечи. Снизу проглядывал сарафан с вошвами из дорогого индийского бархата. Девочка была кареглазой, остроносой и узкогубой, за спину уходила тонкая русая коса.