что в них стреляли — головы обоих изуродованы дробью, пиджак отца на спине порван и темнеет от заливающей его крови. Но отвернуться её заставляет не это. Эшли с трудом смотрит на их лица, едва сдерживает рвотные позывы, но гораздо страшнее ей смотреть на их руки.

На месте кистей родителей — жуткие кровавые обрубки. Она замечает торчащие сухожилия и светлеющие на фоне темной плоти кости. Срез ровный, совсем не такой, как у дяди Кроуфорда, словно руки им отсекли одним точным ударом.

Её выворачивает наизнанку. Вся одежда перепачкана в крови и рвоте, но Эшли не может заставить себя подняться на ноги. Она заливается слезами, обнимая тела своих родителей.

И если преступник где-то здесь, то пусть забирает и её жизнь тоже. Ей хочется остаться с ними навсегда.

Кара: память

Когда Лили вновь заглядывает в гостиную, они уже ждут её. Эшли захлебывается в слезах, её связанные между собой запястья трясутся — и Лили не может понять, от страха или от боли. Вся одежда измазана в уже подсохшей крови, а в опухших и покрасневших глазах читается первобытный, животный ужас. Сейчас та ещё больше похожа на заплутавшее среди хищников травоядное.

Жаль, что та так ни во что и не поверила. Если кого Спаситель и мог пощадить, так это её. Лили тяжело выдыхает.

Доктор Харт смотрит на неё с искренним удивлением. Заряженное ружье валяется неподалеку, у самого дивана, но потянуться за ним он уже не сможет. Всё смотрит и смотрит, качает седеющей головой и что-то бормочет под нос. Лили не слушает.

Пытается не слушать, но голос того настолько назойлив, что перебивает даже глас Спасителя.

— Я должен был сразу всё понять, — сокрушенно произносит доктор Харт. Ей кажется, что тот будто бы расстроен. — Смерть отца стала для тебя последней каплей, Лили?

За окном гремит гром — куда слабее, чем раньше. Шторм наконец-то стихает, а значит и гнев владыки постепенно сходит на нет. Лили уверена, что она всё сделала правильно. Едва заметно улыбается.

— О чём вы говорите, доктор Харт? — она заглядывает в его глаза. Опускается на одно из кресел и смотрит внимательно. — Если вы пытаетесь понять Спасителя, то у вас ничего не получится. Вы не верите. Он вас не простит. Для него последней каплей стала вовсе не смерть отца, а ваше поведение — я говорила, что нужно просто успокоиться и переждать шторм, а не сыпать оскорблениями в его адрес. Разве нет?

Отчего-то он выглядит ещё печальнее. Выдыхает тяжело и шумно, не пытается ни разорвать перетягивающие запястья веревки, ни двинуться в её сторону. Кажется, он знает о своей участи и мирится с ней.

Поздно.

— Лили, послушай, я понимаю, что ты едва ли согласишься со мной, но…

— Нет смысла прислушиваться к тем, кто не уважает нашу веру, Лили, — голос Александра звучит в десятки раз громче остальных. Всё такой же спокойный, мягкий и вкрадчивый. За его словами Лили почти не слышит сказанного доктором Хартом. — Они будут до последнего пытаться спасти свои жизни, но им некуда бежать. Владыка найдет их повсюду.

— Я знаю, Александр, — она поворачивает к нему голову и вздрагивает от того, насколько ярко горят его зеленые глаза. — Но у Эшли ещё есть шанс спастись, если она прекратит сопротивляться.

Эшли со стоном поднимает взгляд. Испуганная и едва ли способная связно говорить, та смотрит на Лили со странной смесью сочувствия и отвращения.

— Ты помнишь, как звонила мне два года назад? — дрожащим голосом спрашивает Эшли. Дышит часто, кашляет между произнесенными словами. — Тогда ты заливалась слезами и не могла толком объяснить мне, что произошло, и…

— Александр умер два года назад, Лили, — заканчивает за неё доктор Харт.

Ей не понять, о чём идёт речь. Она смотрит на них, словно на сумасшедших и вновь переводит взгляд на Александра — живого и здорового, стоящего по правую руку от неё. Лили с легкостью может коснуться его теплых ладоней и пересчитать кольца на длинных пальцах. Может обнять его и почувствовать, как дыхание обжигает шею. Может до потери пульса разглядывать пересекающий его правый глаз шрам. И он никуда не исчезнет, потому что он жив.

И всё-таки кое-что она помнит. Нет. Оно не должно пробираться в её сознание сейчас — только не сейчас. Спаситель велел ей забыть об этом, выбросить из головы точно так же, как она выбросила и другие вещи. Яд неверия, каким пытался пичкать её доктор Харт эти два года, и глупые слова окружающих о том, что она верит непозволительно слепо и глубоко.

Лили запускает пальцы в свои длинные волосы и до боли стискивает у самых корней. Чувствует, как Александр кладёт руку ей на плечо, но отделаться от неправильных воспоминаний всё равно не может.

***

В тот день на Хемлок Айленд бушевал шторм. Молнии рассекали темные небеса одна за другой, за раскатами грома было не услышать собственного голоса, но Лили всё равно поддалась уговорам Александра. В тот день он говорил о том, что даже гнев Спасителя не сумеет отобрать его у неё.

И она верила ему сильнее, чем самой себе.

Порывы ветра едва не сносили их с ног, когда они стояли недалеко от часовни. Деревья угрожающе гнулись к земле, а потом вздымались ветвями к самым небесам — тогда ей казалось, что ещё немного и их начнёт вырывать с корнем. Она чувствовала, что оставаться на улице опасно. В них могла угодить молния, на них с легкостью могло свалиться одно из деревьев.

Но Лили не противилась. Она понимала, что Александр знал о гневе Спасителя куда больше, и если тот уверен, что владыка их не тронет, значит, так оно и есть. Он ведь слышал его.

— Боишься? — с улыбкой спросил он у неё, перекрикивая шум дождя и завывания ветра.

— Да, — честно призналась она. — Дома было бы куда спокойнее.

Тогда Александр лишь весело засмеялся и прижал её к себе. Он был теплым даже в такую отвратительную погоду.

А потом он сделал шаг в сторону. Один, за ним другой. И Лили точно помнит, что ей это не понравилось. Она слышала оглушительный треск и новый раскат грома, от которого едва не содрогнулась земля. Так ей показалось.

Треск и грохот сменились криком — коротким и пронзительным. В яркой вспышке молнии она увидела, как вонзился в правый глаз Александра кусок металлической кровельной обшивки, ветром сорванный с крыши часовни. Вонзился глубоко, задевая кожу вокруг. Она