Глава XCVIII. Судьба Мари Мельмотт

Тем временем Мари Мельмотт жила с мадам Мельмотт на хэмпстедской квартире и видела мир совершенно с другой стороны. Фискер сделался ее верным слугой – не в том старинном смысле, в каком «слуга» означает воздыхателя, а в смысле беззаветной преданности ее финансовым интересам. Он доподлинно установил, что деньги, записанные на нее отцом сразу по приезде в Англию, безусловно принадлежат ей, и Мари не замедлила воспользоваться полученными сведениями. Люди, знавшие ее полгода назад, изумились бы деловой хватке этой молодой женщины и тому, как толково она пользуется услугами мистера Фискера. Фискер, надо отдать ему должное, не утаивал от нее ничего из того, что сумел выяснить. Вероятно, он полагал, что честность – вернейший путь к успеху в его нынешнем замысле, а к тому же чувствовал, что девица быстро раскусит любую попытку ее провести.

– Она дочь своего отца, – заметил он как-то Кроллу на Эбчерч-лейн.

Надо сказать, что Кролл, хоть и ушел от Мельмотта, узнав про свою подделанную подпись, теперь вернулся на службу к Мари в некой неопределенной должности. Договорились, что он едет в Нью-Йорк с ней и мадам Мельмотт.

– О да. Только больше. Он был азартный, и терял голову, и раздулся от своего величия. – Тут Кролл надул щеки, словно изображая лягушку, которая пыжилась сравняться с волом. – Он лопнул, мистер Фискер. Он был великий человек, но богатство отшибло ему мозги. Он ел столько, что разжирел и за своим животом перестал видеть еду на столе. – Так герр Кролл препарировал характер бывшего хозяина. – Но мамзель, она другая. Она не станет есть много, но всегда будет видеть еду перед собой.

Так он препарировал характер молодой хозяйки.

Поначалу между мадам Мельмотт и Мари не все складывалось гладко. Читатель, возможно, помнит, что они не состояли в кровном родстве. Мадам Мельмотт не была Мари матерью, а юридически Мари не считалась дочкой Мельмотта. Она была одна в мире и не знала даже имени покойной матери. Не знала она и настоящего имени отца, поскольку в биографиях великого человека, опубликованных в первые же недели после его смерти, о его молодости и родителях писали совершенно разное. Самое популярное мнение гласило, что его отец был видный нью-йоркский фальшивомонетчик, ирландец по фамилии Мелмоди; потому-де Мельмотт и умел ловко подделывать подписи. Однако Мари, без роду без племени, совершенно отрезанная от лордов и графинь, которые еще недавно так пеклись о ее будущем, была безусловной хозяйкой денег, что, на взгляд мадам Мельмотт, было нелепой ошибкой. Ей объяснили (и это она с большой радостью поняла), что очень крупную сумму удалось спасти и она может рассчитывать на достаток до конца дней. Хотя мадам Мельмотт себе в этом не признавалась, она очень скоро научилась смотреть на смерть мужа как на счастливое избавление. Чего она не могла взять в толк, так это почему Мари претендует на всю сумму единолично. Мадам Мельмотт вполне готова была поделиться с падчерицей – что предложила и Кроллу, и Мари. Фискера она побаивалась, считая, что он каким-то мошенническим путем передал все деньги Мари, чтобы потом завладеть ими, женившись на девушке. Кролл, хорошо понимавший, как так получилось, втолковывал ей все десятки раз, но так и не втолковал. Мадам Мельмотт робко выразила желание нанять собственного адвоката, и остановило ее лишь то, что Мари сразу охотно согласилась. Так же охотно Мари уступила ей свою долю драгоценностей, что тоже несколько смягчило старшую даму. Таким образом она получала собственное богатство – пусть очень скромное в сравнении с тем, что досталось падчерице. И Мари пообещала, что в случае замужества будет щедра к мачехе.

Было решено, что мистер Фискер увезет их в Нью-Йорк, как только окончательно уладит здешние дела. В середине августа мадам Мельмотт сообщили, что билеты взяты на третье сентября. Однако больше ничего ей не сообщали. Она даже не знала, поедет Мари как свободная девица или как невеста Гамильтона Фискера. Мадам Мельмотт обижалась, что ее держат в неведении, Фискера считала мошенником, который рано или поздно приберет к рукам все, что осталось от ее мужа, зато целиком и полностью доверяла Кроллу, а тот, в свою очередь, был к ней особенно предупредителен. Фискер собирался из Нью-Йорка ехать в Сан-Франциско, Мари тоже поговаривала о том, чтобы пересечь Американский континент. Мадам Мельмотт считала, что ей, ее драгоценностям и той доле денег, которую выделит ей Мари, лучше всего осесть в Нью-Йорке. Зачем ей тащиться в Калифорнию? Герр Кролл тоже решил остаться в Нью-Йорке. Тут даме пришло в голову, что фамилия Мельмотт в Нью-Йорке слишком известна, а раз ее все равно нужно менять, то Кролл ничуть не хуже любой другой. Они с герром Кроллом знали друг друга много лет и были, как она предполагала, примерно одного возраста. Кролл скопил кое-какие средства. У нее были ее драгоценности, и она надеялась, что Кролл, если это будет в его интересах, сумеет выбить часть суммы, которая по справедливости должна была достаться ей целиком. Поэтому мадам Мельмотт улыбалась Кроллу и говорила с ним шепотом, а когда она второй раз налила ему кюрасао – сокровище, которое хранила почти так же ревниво, как драгоценности, – он ее понял.

Однако существенно было выяснить намерения Мари. Девушка ничем не делилась с мачехой и уж точно не собиралась ей подчиняться.

– Дорогая, – спросила как-то мадам Мельмотт – по-французски и без всяких предисловий, – ты выйдешь за мистера Фискера?

– Отчего ты спрашиваешь?

– Мне это очень важно. Где я буду жить? Что буду делать? Сколько денег я получу? Кто будет обо мне заботиться? Мне необходимо все это знать. Если Фискер тебе нравится, ты за него выйдешь. Почему ты мне не скажешь?

– Потому что я не знаю. Когда буду знать, скажу. Сейчас можешь повторять вопрос хоть до завтрашнего утра, мне все равно нечего будет ответить.

Мари говорила чистую правду. Она не знала. Безусловно, не вина Фискера, что мисс Мельмотт оставалась в неведении о своем будущем. Сам он звал ее замуж часто и красноречиво. Однако Мари, к которой уже столько сватались, сознавала всю важность предлагаемого шага. Романтика брака сильно для нее поблекла, и она сомневалась в его практической полезности. Когда-то Мари влюбилась в сэра Феликса и твердила себе, что боготворит землю под его ногами. Теперь она заставила себя смотреть на ту влюбленность как на урок. В первые месяцы после