окружили неожиданно обнаруженный второй скелет. У этого сохранились волосы и усы, он умер, когда ему было немало лет, в скрюченной позе. Одежда частично уцелела, на ней висело что-то блестящее. Ли Ляньхуа снял с тазовой кости скелета медную черепаху, помахал Ян Юньчуню, и они поплыли наверх.

Над водой светили луна и звёзды, не доносилось ни звука.

Нижнее платье Ли Ляньхуа сгорело, на поверхность он выбрался обнажённым до пояса. В полумраке тайной комнаты Ян Юньчунь не обратил внимания, но сейчас, при свете луны, увидел на белой коже Ли Ляньхуа немало шрамов. Он не собирался таращиться, но взглянул раз, другой, а потом и третий. Заметив его пристальное внимание, Ли Ляньхуа испуганно схватил верхнее платье и стал торопливо одеваться.

— Погоди-ка! — схватил его за руку Ян Юньчунь.

У Ли Ляньхуа от его взглядов мурашки по всему телу побежали.

— Зачем это?

— Вот это удар… — разглядывая его шрамы, пробормотал Ян Юньчунь. — И получив такой удар, ты… Да как же ты выжил?

Ли Ляньхуа торопливо завязал пояс, оглядел себя, убедился, что больше ни единого шрама не видно, и перевёл дух.

Ян Юньчунь неожиданно выхватил меч из ножен и в лунном свете изобразил несколько приёмов, один за другим сравнивая их со шрамами на теле Ли Ляньхуа — явно размышляя над тем превосходным ударом. Видя, как он погрузился в свои мысли, повторяя один выпад длинным мечом за другим, Ли Ляньхуа подумал: если господин Ян по неосторожности научится этому приёму, разве не прибьёт его на месте? Тогда, чего доброго, он извлечёт урок, поймёт, «почему он выжил», и после одного удара добавит другой, которого будет достаточно, чтобы убить двух Ли Ляньхуа.

Чем дальше, тем больше ему не нравилась эта мысль — если остаться, вдруг господин Ян решит сорвать с него одежду и использовать как «руководство по фехтованию»? Ли Ляньхуа легко оттолкнулся от земли, вспорхнул словно облачко пыли, и, пока Ян Юньчунь упоённо фехтовал, скрылся в лесу, мелькнул пару раз и исчез, не оставив ни тени, ни следов, будто его здесь и не было.

Глава 89. Бумажная пагода блаженства

Вскоре после того, как Фан Добин ворвался в комнату Шан Синсина и оказался заперт в бушующем пламени, прибыл Бу Чэнхай. Он не стал опровергать оправдания молодого господина Фана, просто молчаливо согласился с ними. Император, услышав, что Фан Добин помогал Бу Чэнхаю в расследовании и едва не погиб, попав в засаду, пришёл в восторг и на следующее же утро вызвал его на аудиенцию.

Фан Добин всю ночь не сомкнул глаз, оставаясь во временной резиденции, где вчера начался пожар. Фан Цзэши поспешил туда, едва услышав новости, и в резких выражениях отругал сына за подобный риск, а потом долго и нудно объяснял, как следует вести себя в присутствии императора, соблюдать правила, выражать почтение и покорность, как прислушиваться к речам и вглядываться в выражение лица, и так далее, и тому подобное. Как назло, его сын умел обманывать и воровать, убивать и устраивать поджоги, но только не проявлять почтение и следовать правилам. Они ругались всю ночь и разошлись, недовольные друг другом.

Ли Ляньхуа вернулся из императорского дворца с книгами за спиной и огромной лучистой жемчужиной за пазухой, собирался было похвастаться молодому господину Фану, что прошлой ночью познакомился с лучшим мастером боевых искусств Ян Юньчунем, вот только Фан Добин и Фан Цзэши были в самом разгаре ссоры. Устроившись на крыше, он слушал о героических поступках молодого господина Фана, пока случайно не заснул, а когда пробудился, солнце взошло уже высоко.

Проснулся он как раз когда Фан Добина, сменившего одежду, понесли в императорский дворец в пышно украшенном паланкине. Ли Ляньхуа сел и снова лёг — лучи солнца приятно согревали тело. Через некоторое время внизу снова зашумели, с грохотом перемещая что-то. Он приподнялся посмотреть — это Чжао Чи собирал вещи, готовясь вернуться в Хуайчжоу.

Чжао Чи двигал внушительных размеров сундук, с виду очень тяжёлый. Ли Ляньхуа посетила идея, он поднял одну черепицу и метнул. Чжао Чи звал работников, чтобы помогли ему поднять вещи, как черепица пролетела в воздухе, ударила прямо в угол сундука, опрокинув его, и всё содержимое вывалилось наружу.

Перепуганный чиновник заметил, как с крыши поблизости высунулась голова, а затем, опираясь на стреху, ему помахал человек в серых одеждах — никто иной как заклинатель Люи.

Но… Этот человек разве не опасный преступник, сбежавший из тюрьмы? Императорская стража безуспешно разыскивает его днём и ночью, как он оказался на крыше его жилища?

Заклинатель Люи указал на выпавшие из сундука вещи и широко улыбнулся — в солнечном свете ослепительно сверкнули белые зубы. Лицо Чжао Чи стало землистого цвета, он заметался, поспешно собирая всё обратно в сундук, и, не обращая внимания, что тот был сломан, приказал слугам немедленно унести его.

Ли Ляньхуа сощурился — один из выпавших узлов развернулся, из него высыпалось несколько нитей бус, одни из красных бусин, другие из золотых лотосовых цветов и коробочек.

Вот оно что.

Он лениво разлёгся на крыше лицом к небу, раскинув ноги и руки и впервые за последние несколько дней чувствуя большое удовлетворение.

Фан Добина, которого отец вынудил вырядиться в разноцветное парчовое одеяние, в паланкине несли в императорский дворец. Спустя неизвестно сколько поворотов, он наконец услышал пронзительный крик старшего дворцового евнуха.

— Опустить паланкин.

Воспряв духом, он немедленно выскочил наружу. Фан Цзэши бросал на него гневные взгляды, недовольный, что сын совершенно лишён благородных манер, однако тот, не обращая внимания на отца, глазел во все стороны, меряя взглядом пресловутый императорский дворец.

Сойдя с паланкина, они прошли во двор, проследовали за старшим дворцовым евнухом через бесчисленные галереи, и наконец оказались в здании. Оно было довольно старым, внутри царил полумрак, резьба по дереву выглядела изящной, но Фан Добин совершенно ей не интересовался и, разумеется, не обратил внимания. На стенах висели произведения живописи и каллиграфии, которые принадлежали кисти известных знатных людей и стоили нескольких городов — вот только Фан Добин в детстве не любил читать, и, хотя узнал некоторые работы, не понимал, что в них хорошего. Он равнодушно смотрел по сторонам, как вдруг сбоку кто-то прыснул со смеху — и смех был очень мелодичный.

— Ты посмотри, какой он деревенщина.

Фан Добин обернулся, моментально принимая вид вежливого человека с изысканными манерами, и поклонился.

— Почему же принцесса сочла своего покорного слугу похожим на деревенщину? — с улыбкой спросил он.

От таких