– Но…

– Не теряйте времени, спускайтесь в лодку.

Помнится, два дня назад мы пришли туда, куда нам велел явиться О’Нил. Там нам завязали глаза и куда-то повели. При этом нас поддерживали под руки, чтобы мы ненароком не споткнулись. Потом мы оказались в лодке, а затем нас на веревках втянули на палубу – по веревочной лестнице мы с завязанными глазами вряд ли смогли бы передвигаться. Нас вели дальше, спускали по каким-то трапам, вели, велев согнуться, коридорами, где Кадудаль, как он мне потом рассказал, все равно пару раз приложился головой о какие-то предметы, висевшие на подволоке.

Наконец с наших глаз сняли повязку, и мы обнаружили, что находимся в крохотной каморке. На полу лежали два тощих соломенных матраса, а в углу стояло ведро. На соломенном коврике между матрасами – места было очень мало – стояли кувшин с пивом, два оловянных бокала и две тарелки с хлебом и солониной. Время от времени приходил молчаливый матрос, приносил нам пиво и еду и выносил за нами ведро.

Один раз он споткнулся и выругался на каком-то непонятном языке. Кадудаль воспрял и задал ему вопрос то ли на той же самой тарабарщине, то ли на чем-то похожем. Тот удивленно ответил, и с тех пор они не раз и не два разговаривали между собой. На все мои попытки задать ему вопрос на английском моряк либо не реагировал, либо отвечал односложно. Я наконец-то спросил у Кадудаля, что это за язык, и тот усмехнулся:

– Он валлиец. Валлийский немного похож на бретонский, а он еще не раз и не два бывал в Бретани, а я в свое время общался довольно много с валлийцами. Так что кое-как объясниться мы сможем.

Когда мы спустились в лодку, тот же матрос сел за весла, и лодка медленно пошла в сторону берега – по крайней мере, я очень на это надеялся, хоть и не знал, откуда наш Харон знал, куда именно надо грести. И действительно, где-то через час наша лодка заскребла днищем по камням и выползла на пологий берег. Черная ночь уже потихоньку превращалась в предрассветные сумерки, и матрос, приятель моего спутника, махнув куда-то рукой, сказал:

– Прибыли. Вам в ту сторону. – И что-то сказал Кадудалю на своей тарабарщине, на что тот ответил что-то вроде:

– Тругарез, ма миньон!

Тот лишь кивнул, оттолкнул лодку от берега и плюхнулся животом на банку. Вставив весла в уключины, он погреб куда-то вдоль берега.

– Что вы ему сказали? – спросил я.

– Спасибо, друг, – усмехнулся Кадудаль. – Ну что, пойдем?

Как назло, вскоре пошел дождь, а ветер, хоть мы были уже на суше, усилился. Тропинка постепенно превратилась в колею, по которой, такое впечатление, ездили телеги. Кадудаль неожиданно остановился:

– Пойдемте-ка чуть правее.

– Нам же нужно влево.

Кадудаль лишь вздохнул:

– Потише, мсье… Удольф. – Я предупредил его, что меня надлежит именовать именно так, пока мы находимся в этой проклятой Пруссии. – Нам нужно обойти этот проклятый Крумм-чего-то там. Потом дорога на Эмден должна сойтись воедино. Так мне сказал наш валлийский друг. А влево пойдем, когда дойдем до развилки. И давайте не будем спорить – мы теряем время.

– А вы в этом уверены? – Не знаю, что меня толкнуло возразить этому проклятому мужлану. Может быть, то, что Кадудаль меня откровенно бесил. – Скажите, а вы правильно поняли этого вашего… валлийца?

– Еще раз вас прошу говорить потише, – свистящим шепотом произнес Кадудаль. – И пойдем, наконец. А то мы можем угодить в лапы здешних таможенников.

– Но…

Неожиданно мы услышали голос, грозно произнесший на берлинском диалекте немецкого:

– Стой! Стой, кому говорят!

Я остановился, а Кадудаль неожиданно пригнулся и сорвался с места. У меня за спиной грохнуло несколько выстрелов, но мой спутник, несмотря на свой огромный рост, словно растворился в полумгле – бегал он явно быстрее, чем те, кто за ним погнался. А вот меня схватили и заломили мне руки за спину.

– Ага, попался, контрабандист!

– Я не контрабандист, – я решил, что в данной ситуации лучше быть английским дворянином, чем невесть кем. – Я – вик… граф Эссекс. Мы с мсье бароном шли в Гамбург на каком-то корабле, когда нас схватили, ограбили и высадили без единой монеты на этот берег.

Я развел руками, и тут, как назло, монеты в моем кошельке предательски забренчала.

– Без денег, говоришь, остался, граф? Разберемся. Свяжите-ка его получше.

Пока меня вязали – должен признать, надежно, со знанием дела – руки скрутили за спиной, ноги стреножили, под мышками привязали к веревке-поводку – прибежали запыхавшиеся те двое, которые погнались за Кадудалем.

– Ушел, сволочь, – этот стражник коверкал слова. Судя по всему, в отличие от офицера, он был местным и не очень хорошо говорил на «правильном» немецком. – Ничего, в Круммхёрне его поймают. Такого верзилу видно издалека – он похож на гренадеров покойного короля Фридриха Великого. Ну, если не там, то в Эмдене точно – больше ему некуда бежать.

– Ваалькес, молнией в Круммхёрн, пусть срочно пошлют кого-нибудь в Хинте. Да и в Норден не мешало бы, вдруг он, как заяц, решит сделать петлю. А мы с вик… графом пока сделаем небольшой променад.

* * *

12 (24) июля 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок.

Василий Васильевич Патрикеев, магистр Мальтийского ордена и по совместительству историк

«Так вот ты какой, Жорж Кадудаль!» – подумал я, разглядывая гигантскую фигуру легендарного вождя шуанов. Сын мельника, за свою яростную борьбу против якобинцев, казнивших короля Людовика XVI и его жену Марию-Антуанетту, он слыл среди мятежников «непримиримым» и продолжил свою войну даже после того, как захвативший власть во Франции генерал Наполеон Бонапарт предложил вандейцам заключить перемирие.

Удивительно – аристократы с родословной чуть ли не от Карла Великого сложили оружие и перешли на службу Первого консула. А этот мужик, в котором не было ни капли дворянской крови, оставался самым яростным противником Наполеона, несмотря на все попытки последнего найти почву для компромисса. У гражданской войны своя логика и законы. Тут уж ничего не поделаешь…

Я плохо знал (точнее, практически не знал) французский язык, и потому переводчиком во время моего разговора с Кадудалем стал капитан Денис Мечников, «градовец» из Санкт-Петербурга XXI века. Ему уже довелось познакомиться с Наполеоном во время переговоров в Кёнигсберге. А сейчас он общается с другим известным человеком того времени.

Поприветствовав Кадудаля, я решил сразу же взять быка за рога. Дело в том, что в ходе переговоров о заключении военного союза имя вождя шуанов прозвучало несколько раз.