– Он хочет пить, – сказала я его родителям.

– Он за весь день не шелохнулся и не сказал ни слова.

– Он хочет пить, – настойчиво повторила я.

Если не дать ему воды, у меня ничего не выйдет. Похоже, мать Эйсына боялась прикасаться к нему. Однако она осторожно приподняла сыну голову и тонкой струйкой влила в его пересохший рот немного воды. Он поперхнулся немного, но проглотил ее. Это было первое, что я могла сделать для него.

– Еще воды.

Мать поднесла ему кружку к губам, а я напоминала ему, как нужно пить. Он осушил кружку до дна, а потом еще три кружки. После этого мне стало легче перемещаться внутри его.

– Соленый суп, который вы иногда варите. Желтый. Он пойдет.

Даже не открывая глаз, я знала, что они потрясенно уставились на меня. Женщина встала и пошла куда-то. Ей страшно, и она очень хочет как-то помочь сыну. Альтия приготовит суп.

Я слегка покачивалась, а мои руки говорили с его телом. Мне откуда-то пришла на ум незамысловатая мелодия, которую я никогда прежде не слышала, и я стала напевать ее за работой, не размыкая губ. Два голоса стали мне подпевать. Отец и корабль тихонько пели вместе простую песенку об узлах и парусах. Это была песенка-запоминалка, нечто вроде стишка про признаки хорошей лошади, которому меня когда-то научил отец. «Интересно, – думала я, убирая мертвую кожу и плоть и наращивая здоровую, – может, в каждой семье и в каждом ремесле есть такие песенки?» В одном месте в теле Эйсына пыталось прорасти нечто, чуждое ему. Я убила эту штуку и оттолкнула прочь. Она уползла, как слизняк, противный и вонючий.

Его тело трудилось, стараясь заделать множество повреждений. Я изучила их все. Он вдохнул горячего дыма, и от этого у него болели горло и легкие. У него была обожжена рука, грудь и половина лица. «Что болит сильнее всего?» – спросила я у его тела. Оказалось – рука. Я стала работать над ней.

Мать Эйсына вернулась и принесла котелок с супом.

– О милостивая Са! – воскликнула она и уже не так боязливо приподняла голову сына, чтобы поднести к его губам кружку.

Суп пах восхитительно, и я помнила, каков он на вкус: соленый и чуть кисловатый. Эйсын выпил его весь, и там, где я потрудилась над его горлом, он теперь мог нормально глотать.

– Что здесь происходит?

– Янтарь! Она помогает Эйсыну!

– Пусть перестанет! Она же еще ребенок! Как вы могли просить ее об этом?

– Мы не просили! Эйсын был при смерти, мы бдели возле него. Но тут пришла она и наложила на него руки. И теперь он будет жить! Эйсын будет жить!

– А она будет? – Любимый был зол… нет, напуган. Он заговорил со мной: – Би, остановись. Так нельзя.

Я набрала побольше воздуха.

– Только так и можно, – сказала на выдохе.

– Нет. Ты отдаешь ему слишком много себя. Отними от него руки.

Я улыбнулась, вспомнив, что ответила отцу:

– Больше никто не может мне ничего запрещать. Даже ты.

– Би! Сейчас же!

– Нет.

– Би, подними руки, а не то я оттащу тебя от него!

Понимает ли он, что этим причинит боль нам обоим?

– Еще немного.

Он недовольно засопел.

Я велела телу Эйсына работать как следует и потихоньку-полегоньку продолжать исцеляться: «Мне сейчас нужно уйти, а ты продолжай, да, мы дадим тебе еще супа». Я как будто успокаивала животное и вдруг поняла, что разум Эйсына живет внутри тела животного и это с этим звериным телом я договариваюсь.

Я открыла глаза. Любимый потянулся ко мне, но я вскинула руки, прежде чем он успел меня коснуться. Потом скрестила их на груди и отодвинулась от Эйсына. Даже не заметила, как долго просидела рядом с ним на корточках. Спина заныла, стоило мне пошевелиться. Ладони были влажные и липкие. Я вытерла их о рубашку.

И тут меня озарило:

– Проказница, ты обманула меня! Ты заставила меня захотеть этого!

Резная фигура полуобернулась ко мне:

– Пришлось.

– Она же ребенок! Вы безжалостно использовали ее! – возмутился Любимый.

– Я не понимал, – произнес Брэшен виновато, но в то же время было видно, что он ни о чем не жалеет.

– Ничего мне не сделалось, – сказала я, но, когда попыталась встать, у меня не вышло.

Мать Эйсына налила в чашку супа из котелка и дала ее мне. Я выпила большими глотками. Там были какие-то пряности, некоторые из них жгли язык. Любимый смотрел, как я пью. Эйсын дышал, и дыхание его звучало правильно.

Я поставила чашку на палубу и сказала:

– Корабль заставил меня полюбить ее. Думаю, это особое умение драконов. – Я вдруг снова почувствовала себя очень усталой. – Они могут заставить человека считать их важнее всего на свете. Я читала об этом. Где-то.

– Люди называют это чарами, – тихо проговорила Проказница. – Так твое имя – Би? Прими мою благодарность. Когда это плавание закончится, наши пути разойдутся. И меня огорчало, что Альтии и Брэшену придется потерять сына. Но теперь он выживет и будет им утешением. И это послужит утешением мне, наверное. Даже когда я стану драконом.

– А Би нужна мне, она мое утешение. И Пера. И ее сестры Неттл! Только попробуй еще раз сделать что-нибудь этой девочке, и я…

– Тебе нечем грозить мне, Янтарь. Успокойся. Она уже достаточно помогла Эйсыну. О чем мне еще просить ее?

Шут промолчал, но я видела, что слова так и рвутся из него, как незаписанный сон.

– Со мной все будет хорошо, – заверила я всех и встала. И заставила себя улыбнуться. – Проказница, ты и впрямь красавица и само совершенство, как ты и говорила. Я могла бы полюбить тебя. – Меня лишь слегка качало. И я страшно устала. Нет, этого нельзя говорить. – Пойду посплю. Доброй ночи всем.

Взрослые продолжали тихо говорить за моей спиной. У меня всегда был чуткий слух.

Брэшен с жалостью произнес:

– Должно быть, она была прелестной малышкой.

– Какие жуткие шрамы! Но благодарение Са, теперь она с нами. У нее щедрое сердце.

– Умоляю, будьте с ней бережнее. Она не так уж сильна. Пока что.

Последние слова принадлежали Любимому. Он ошибается. Я могу быть такой сильной, какой будет нужно. Мне не понравилось, что он пытается защитить меня. Что считает меня слабой и пытается убедить в этом остальных. От этого у меня в груди вспыхнула маленькая раскаленная ярость.

На слегка трясущихся ногах я добрела до своего гамака. И не смогла в него забраться. Вспомнила, как впервые попыталась забраться на спину Капризули. Моей лошади. Пер прав – я буду рада снова увидеть ее.

Вздрогнула, услышав голос Любимого:

– Би! Ты поступила по-доброму, когда помогла ему исцелиться. Но тебе следует думать прежде всего о собственном здоровье. Ты еще не вполне поправилась. Я не стану просить тебя обещать мне, но прошу: хотя бы дай мне знать, если снова соберешься сделать что-то подобное. Рядом с тобой должен быть кто-то, кто искренне желает тебе только добра.