себя песнями. Помнится тревога и некоторая нервность при оставлении станицы Хомутовской. Мы еще находились в станице, вытягиваясь на юг, а с противоположной стороны летели снаряды, и вдали была видна группа конницы. Вскоре стрельба прекратилась.

Промелькнули все донские станицы… У большого села Лежанка произошел уже настоящий бой. Мы были в арьергарде и начала боя не видели – судили о нем лишь по усиливавшейся стрельбе. Прошло довольно много времени, пока нас вызвали вперед. Быстро подтянулись и под орудийным огнем рассыпались в цепь влево от дороги. Впереди, с кольтом на плече, – капитан Ветчак, а левее его – пожилой господин в черном пальто и папахе, с карабином за плечами. Потом мы узнали, что это был наш бесстрашный командир, генерал Казанович. Пулемет наш выдвинулся далеко вперед и стрелял недолго. Здесь мы задержались. Выиграли бой лобовой атакой части генерала Маркова и, охватом справа, корниловцы. 39-я пехотная дивизия, подкрепленная местными жителями, оказала упорное сопротивление, но, сбитая с позиций по реке, в беспорядке бежала.

Странный случай произошел в то время, когда мы задержались на остановке. Далеко влево был большой курган. На нем кто-то показался и быстро исчез. Пока мы судили да рядили, кто бы это мог быть, гимназист 8-го класса Миша Дорофеев – парнишка шустрый – уже отправился в разведку. Взял направление правее кургана, а поравнявшись с ним, стал медленно огибать его, пока не скрылся из виду. Расстояние было большое, и так как мы уже снимались для движения на взятое село, то и не узнали, что случилось. Только в мае, в Новочеркасске, получили сведения, что Дорофеев попал в засаду; репрессий избежал и потом служил в какой-то части Донской армии. Не знаю, насколько это правильно.

Кубанские станицы, от Старо- и Ново-Леушковской до самой Березанской оставили в памяти лишь большие, утомительные переходы, особенно один из них, когда ноги двигались лишь по инерции, а глаза смыкались.

Под Березанской был бой, сначала грозивший стать затяжным, но потом быстро затихший. Дальше произошли события, которые и по сей день и не потеряли для меня остроты впечатления.

В ночь на 2 марта нас посадили на подводы, чего еще ни разу не случалось, и повезли из станицы Березанской вдоль реки. Дорога подмерзшая, кочковатая, тряская, но все равно засыпаешь. Ехали довольно медленно и долго и только под утро остановились у какой-то постройки. Часть наших сразу ушла вперед. Светало. Начинаем различать мельницу, гать… Со стороны ушедших послышались выстрелы. Поспешили и мы туда же. Влево от нас, немного ниже, – камыши. Пулеметная очередь… Вторая… И все затихло. Впереди очень крутая, высокая насыпь; влево чуть вырисовываются контуры железнодорожного моста; вправо насыпь постепенно снижается и исчезает вдали в прикрытую посадками выемку.

Боком взбираемся на крутизну насыпи. За полотном небольшое помещение разъезда. Внутри – пусто; на столе остатки неоконченного завтрака. И нам удалось полакомиться кусочком хлеба и медом. Наши налаживают взрыв моста.

Рассвело. Кто-то заметил над посадками дымок. Через короткое время дым становится яснее. Дали знать на мост. Вскоре из посадок показался паровоз и остановился. Силимся определить: простой ли поезд или бронированный? Паровоз медленно продвинулся еще вперед и опять стал. Видны и вагоны, но никто не высовывается ни из них, ни из паровоза. Подрывники минировали мост, и мы, перейдя полотно, начинаем отходить. Поезд продвинулся еще вперед и стал нас обстреливать. Скатываясь вниз, нельзя стрелять, да и внизу не лучше: пули летят, а противника не видно. Стали все же отстреливаться. Огонь прижимает нас к камышам. Лед кажется крепким, и мы, скрытые камышами, идем по нему к мельнице. Красный пулемет осыпает камыши. Впереди кто-то упал. Спешим на помощь и… всей группой проваливаемся в воду. Слава Богу – не глубоко, чуть выше колен. Залитый кровью раненый – тоже в воде. На одной щеке большая рваная рана: пуля раздробила челюсть. Это – наш санитар, Борис Яхнин[279], студент-медик Ростовского университета. Вытащили его из воды. Впоследствии, будучи уже всеми уважаемым врачом в Праге, он, как еврей, со всей семьей был удушен в газовой камере.

Сильный взрыв на мосту заставил паровоз попятиться назад, к посадкам. Мы выбрались из воды и поплелись к подводам. Едва успели вылить из обуви воду и выжать портянки, как на горизонте, со стороны Тихорецкой, показалась кавалерия. Погрузились на подводы и медленно стали подниматься в гору, в направлении станицы Журавской, куда должна была подойти вся армия. Со стороны противника – очень длинный пологий спуск, и почти такой же подъем – с нашей стороны. Противоположная сторона – как на ладони.

Конница быстро приближается, заливая собою скат, и начинает нас обстреливать. Группа всадников пытается подойти к переправе у мельницы. Пулеметная очередь – и все покатились назад. Но конница уже заполнила своей расползшейся массой весь противоположный скат. В отдалении на открытой позиции появились их орудия и начали нас обстреливать. Мы рассыпались в цепь по обе стороны дороги и кое-как отстреливаемся. Снаряды красных ложатся близко, но поражений нет. Жутко смотреть на противоположную сторону: что стоит этой массе конницы раздавить нас – каких-нибудь 60 человек, в большинстве – полуопытных юнцов, тем более что слева, где-то рядом – красный бронепоезд с десантной пехотой?

Вдруг – разрыв в самом конце подвод. Полетели вверх разбитые в щепы части подводы. Тяжело ранен отстреливавшийся с нее наш блестящий пулеметчик, капитан Ветчак. Большой урон!

Небольшая задержка – и двинулись дальше. Перевалили через гребень и стали терять из виду противника. Сели на подводы и двинулись дальше уже рысцой. Сразу почувствовалось, что наполовину промокли: по телу озноб, зябко. Ехать пришлось все же далеко, пока, наконец, не ввалились в теплые хаты. Наскоро поели, развесили мокрую одежду и завалились спать.

Кто-то тщетно силится нас разбудить: поднимаем голову и снова валимся на солому. Все же начинаешь соображать: приготовиться к выступлению! Взять с собою только оружие! Оделись. Винтовки и патронташи – и в строй. Совсем темно. Свежо. Едва перевалило за полночь. Опять на подводы. Едем недолго. Ссаживаемся. Немного идем и – в цепь! Иногда ложимся. Кое-где еще снег. Одолевает сон. Темно. Кто-то ходит по цепи и будит. (Уже в Париже есаул Моисей Попов[280], ныне покойный, не раз вспоминал при встречах: «А помнишь, как я будил вас под Выселками, чтобы не замерзли? Отойдешь – опять спят!»)

Время от времени возвращаются дозорные, что-то рассказывают. Все перемешалось со сном. Неожиданно слух улавливает собственную фамилию. Быстро вскакиваю и подхожу. Казак Самсонов взволнованно рассказывает: сотник