и по сей день сохранила мне образ одетого в черную бурку, скромного и храброго офицера. Мир праху его!

О переправе через реку не могло быть и речи: обстреливаемый, открытый подход, а за ним глубокая вода быстрой реки. Простояли мы здесь больше часа, пока не получили приказание двигаться вверх по течению, к уже занятому нашими мосту. В этом деле опять потеряли трех убитыми и немного больше ранеными. Таяла наша сотня. Все, что произошло потом, осталось в памяти как короткие, быстро сменявшиеся картины, а может быть – только обрывки их. Куда-то спешили по грязи и лужам; с какого-то пригорка наблюдали бой за станицу Георгие-Афипскую – как раз в тот момент, когда наш снаряд попал в один из вагонов состава со снарядами. Потом и мы заняли какой-то участок в этом бою. А потом опять шли куда-то ночью, меся дорожную грязь, пока не очутились перед Кубанью.

В числе первых нас переправили на пароме на другую сторону, и мы пошли в станицу Елизаветинскую. В ней мы задержались недолго. Вкусно поели и едва успели отдохнуть, как получили приказание строиться. Вышли мы за станицу в направлении Екатеринодара и, когда показались вдали идущие нам навстречу цепи красных, развернулись и мы и пошли на сближение. Отстреливаясь, противник стал отходить. Без особого сопротивления продвинулись мы далеко вперед, не понеся больших потерь. Стало темнеть, когда нас отвели обратно в Елизаветинскую на ночевку. Наутро опять отправились на старые позиции, где встретили уже более упорное сопротивление усилившегося за ночь противника. Шаг за шагом мы все же продвигались вперед. Уже занята ферма. С немалыми потерями тесним красных все дальше – к Екатеринодару, пока ураганный огонь противника не заставил нас залечь. Здесь мы и провели ночь. Как выяснилось, полк понес большие потери, а главное – был убит наш доблестный командир батальона, достойный заместитель полковника Чернецова, капитан Курочкин. Скромный и храбрый, он вел и учил нас своим примером. Имя его сохранит память всех, кто знал его, и никогда не потускнеет.

Переправа через Кубань закончилась только на третий день, и к нам подошли части генерала Маркова. Противник все усиливался, мы же выдыхались и таяли и были не в состоянии прорваться сквозь огонь, который всякий раз встречал нас и наносил большие потери. Наступавшая ночь тоже не сулила успеха: огонь противника не ослабевал. Выбить красных с закрытых позиций могла только артиллерия, но она не имела снарядов и почти молчала. В темноте не заметили, как оказались перемешанными с какой-то другой, подошедшей с тыла частью. Когда слегка приутих огонь, мне не удалось найти свою часть, и ни у кого нельзя было узнать, куда она делась. Оставаться в чужой части не хотелось, и через некоторое время я отправился на ферму, в надежде узнать, где моя сотня. Но и на ферме никто не мог дать сведений о местонахождении генерала Казановича. Набрел я там на небольшую группу кубанцев; один из них взволнованно рассказывал, как он в канаве сцепился с красным вручную – кто кого задушит. Там же, помню, два господина в штатском пытались раздуть дымивший самовар. Помог им собственным сапогом, быстро превратив дым в огонь. Крупного тучного Родзянко я узнал по виденным раньше фотографиям, а второго, менее плотного, сразу вспомнил, когда через несколько дней впервые увидел своего Главнокомандующего генерала А. И. Деникина.

Мои тщетные попытки получить хоть какие-либо сведения о местонахождении моего батальона успехом не увенчались, и тогда я обратился к кому-то из начальников с просьбой направить меня в какую-нибудь часть. Направили меня к марковцам, почти по берегу Кубани. Нашелся и еще один, потерявший свою часть. Добраться на передовые позиции было нелегко: по улице посвистывали пули, и мы пробирались дворами, где все носило следы жестокого боя. В домах хаос. Деревянные постройки пропускали пули, и почти нельзя было встретить неразбитого стекла или зеркала. Чем дальше мы продвигались, тем опаснее было перебегать улицей в тех местах, где нельзя было пройти дворами. Осторожно двигались от укрытия к укрытию, пока не добрались, наконец, до расположения, кажется, 2-й роты. Заявили о нашем прикомандировании. Рота занимала группами отдельные дома, куда то и дело шлепались новые пули, довершая картину разрушения. Рота не вела больших атак, не пытались производить их и красные, встречавшие при вылазках дружный отпор. Здесь дошли до нас первые слухи о смерти генерала Корнилова. Эта весть настолько потрясла всех сознанием своей непоправимости и грандиозностью утраты, что все словно оцепенели. Высказывалось робкое предположение, что, может быть, убит полковник Корнилов[281], бывший ротмистром в отряде Чернецова и вышедший в поход начальником небольшого конного отряда. Но вскоре подтвердилось, что убит Главнокомандующий.

* * *

Наступил день. Настроение у большинства подавленное, растерянное. Все мы боимся заглянуть в ближайщее будущее. Нового Главнокомандующего мало кто знал. Вокруг его имени не было ореола генерала Корнилова.

Нелегкая задача выпала на долю генерал Деникина: увести остатки армии в такое место, где они могли бы отдохнуть, привести себя в порядок и по возможности пополниться. Морально надломленная, окруженная со всех сторон неприятелем, почти без боеприпасов – маленькая армия отступала туда, где она родилась и откуда пришла: на север. Надо отдать должное начальникам, сумевшим не только предотвратить появление затаенных микробов паники, но и вдохнуть веру в то, что мы не разбиты, не бежали и должны продолжать начатое два месяца тому назад дело; что мы – сила, которая заставит еще считаться с нею красных палачей России.

Отход от Екатеринодара, безусловно, был самым критическим моментом в жизни армии за все время похода, а первый переход – до колонии Гначбау – самым утомительным. Длинный переход для не выходивших из боя в течение пятидневных боев частей. Одна мысль сверлила мозг: как бы не уснуть где-либо на привале и не отстать. Но жива была слепая вера в спаянную боями мощь армии.

Не помню, где я вновь присоединился к своей части. Сотню трудно было узнать: состав совсем маленький. Старых чернецовцев – не более трех десятков. От них узнал о дерзком рейде генерала Казановича с партизанами внутрь Екатеринодара. Атакой опрокинули красных, ворвались в город, бродили по нему в течение нескольких часов и вернулись сквозь красные цепи, да еще и привезли с собою подводу со снарядами. Стало так досадно, что не пришлось участвовать в столь необыкновенном похождении отряда.

Из-под Екатеринодара мы ушли легко, но очутились в сети железных дорог, которыми всецело владели большевики. Наш огромный обоз, с нашими ранеными, не