груда настоящего золота в две тысячи четвёртом году была его тузом в рукаве — он мог связаться с Библиотекарями.

У кого же ещё, казалось бы, можно было узнать, кого похитили Братья? Но он боялся даже прикасаться к тому столу — его пугало осознание того, что похищенным мог оказаться кто-то из близких ему. Шерри, Боб, Брюс, Алекс, Дана — любой из них по неосторожности мог быть схвачен, мог быть убит. И страх заключался даже не в том, чтобы услышать это собственными ушами, а в том, чтобы услышать, что ему скажут за это. Обвинят ли они его — остальные? Возненавидят ли? А если и нет — искренне ли они его простят? Потеря одного означала бы потерю всех, так что он просто бездействовал — смотрел на подаренный ему термос и молился, чтобы тот, кого схватили, будь то даже Сэм из Эволюции, был жив.

Тихий шёпот превратился в настоящий крик — Илай пытался взывать к своему брату, но тот, разумеется, даже не реагировал. Да, кто угодно, взятый в плен теми двумя выблядками, должен был быть жив, но всё ещё нужно было узнать, кто это. И если первый вариант был: спросить у Библиотекарей подтверждения слов старшего, то второй, увы, был навсегда недоступен после вчерашних подготовок — спросить у Чарли.

Уильям то ли улыбнулся, то ли оскалился, слушая крики. В нём боролись два равносильных ощущения — отвращение от того, что он сделал, и удовольствие от того, что испытывал убийца Ви. Но нужно было продолжать. «Помни, — взял он кофе да ещё один стакан с жидкостью и пошёл к лестнице. — Это не ради тебя».

* * *

Он неспешно вошёл в подвал, вспоминая текст какой-то незамысловатой песни. От спокойствия и уверенности Брата не осталось и следа — он метался из стороны в сторону, напрягал все силы и кричал, словно загнанный зверь. Ответом была только тишина.

— Почему он меня не слышит?!

— Водички? — Уилл поднял стакан чуть выше.

— Я спросил: почему он меня не слышит?! — с уст Илая срывалась слюна.

— Учти вот что, — он сел на стул и, поставив стакан на столик рядом, надпил из термоса, — человек может жить без еды индивидуально долгий промежуток времени — зависит от организма, а вот без воды — пару дней, максимум. И это явно не столько, сколько ты хочешь, чтобы он продержался. Ты же в курсе, что ты-то останешься жив до конца в любом случае? А вот он может и…

— Что с ним?!

— А вот он может и умереть. Когда угодно. Вскоре ему придётся ампутировать пальцы, потому что наверняка пойдёт инфекция, воспаление и, как следствие, гангрена. А мне придётся перейти на запястье. На кисть, на плечо, на торс… Пара ржавых ножниц прикончит твоего братишку с небывалой жестокостью — очень медленно. И главное, что во всём этом будешь виноват только ты, — улыбнулся тот. — В конце концов, у него ведь нет выбора.

— Хватит давить мне на жалость, ублюдок! Думаешь, я не понимаю, что стоит мне назвать имя, и ты нас прикончишь?!

— А если не назовёшь? Тебе хватило ума понять, что сотрудничество со мной гарантирует смерть, но не хватило, чтобы осознать, что игнорирование — тоже. Только более медленную, более изощрённую. Поверь, он не продержится до прибытия Золота сюда. Не продержишься и ты, если мне придётся переключится. Сотрудничай… И да — что там с любимой песней?

— Иди к чёрту!

— Уверен? Точно уверен? — тот молчал, скалясь. — Хорошо. Но прежде: водички? — тот всё ещё молчал. — Так и знал, что ты не согласишься.

Он рывком поднялся из-за стола и, войдя в другую комнату, прыснул содержимое стакана в лицо Чарльзу. Илай даже не успел понять, в чём дело, как охотник достал зажигалку и поднёс её к лицу младшего.

— Не назовёшь имя? — глаза старшего забегали, он не знал, что ответить. — Ты же не можешь быть уверенным в том, что это не бензин — запах стоит повсюду. Стоит ли так рисковать, а? Думаешь, зря упомянул, что могу переключится на тебя? О, и это, кстати, будет куда приятнее и куда медленнее, потому что мне это будет в кайф! Потому что ты, выблядок, этого заслуживаешь! Ну так что, а? Давай я даже посчитаю до трёх. Раз, два…

Но старший лишь молчал — его испуганный взгляд вмиг превратился в то же самое хладнокровие, что было у самого Хантера.

— Столько распинаться о том, что ты попытаешься сохранить его живым подольше, чтобы потом выплеснуть ему бензин на лицо и поджечь? — на лице старика появилось подобие улыбки, пробивающееся через страх. — Нет, Уильям, не верю — это вода. Нет и шанса, что ты повредишь его лицо.

Хантер тоже улыбнулся — разумеется, тот был прав. Но мгновением позже, он отбросил стакан и нанёс резкий удар прямо по носу младшему. Тот замычал от боли, а из носа и по контуру переносицы начала сочиться кровь.

— Язык твой — враг твой.

— Я… Ты… Ты же понимаешь… Осознаешь, что ничего тебе не скажу, если он заразиться?!

— Очень глупо звучит с твоей стороны. Мне ведь от тебя только и нужно, чтобы ты мне сказал имя, а ты не хочешь смерти своего брата, хотя именно твоё молчание её приближает — то, что ты сейчас пытаешься ставить мне ультиматумы, — подошёл он к нему, — не только не разумно, но ещё и очень абсурдно, ведь всему виной здесь только твоя твердолобость. Всё держишься своей хвалёной человечности, всё пытаешься обвинить меня в чём-то. Я, вообще-то, даже диалог пытаюсь завести, — он присел на одну ногу, поравнявшись взглядом, — понимаю, что ни к чему запугивать того, кто знает, как работают пытки, но ты строишь из себя типичного заносчивого идиота, — он приблизился к нему вплотную. — Поверь, мне больших усилий стоило не прирезать тебя ещё спящим, как грёбаную свинью, больших усилий стоит терпеть твою приторную упёртость прямо сейчас, а ещё больших — не думать о том, что я могу убить вас обоих в любой момент. Сделай мне одолжение — перестань выёбываться.

Но Илай лишь молчал, высоко задрав нос. В каком-то смысле, это было даже хорошо.

— Ты знаешь… — он сел на стул рядом и взглянул на своего врага. —