шлем»: монастырь, биография, предательство помощника, антагонист. Интересно, струсит ли он уже в жерле? Не припомню, чтобы он оказывался в передрягах уж очень жутких. Мир он повидал не весь, по большей части игнорировал его красоты, тянул роль статуи с минимальными внешними активностями, порицал медленную мысль, так и говорил очевидцам своих выступлений, я, мол, порицаю медленную мысль.

Дорогой Л.К., Людвиг, вы не прочтёте этого, но, мельком глянув на меня в монастыре восемьдесят пять лет назад, вы знали, что о вас так отзовутся.

Я запираю кабинет, в котором писалось его inquisitioжитие, поездом уезжаю в Петербург, где в водах Финского фьорда возникает подводный аппарат и забирает пассажиров с Котлина.

При въезде в Мексику дали опросные листы, я сначала не обратил внимание, но потом понял, что мой заполняет он, и решил посмотреть.

Tierra caliente [476]: 743 дня и ночи с 1868-го года, и до сих пор в подошвах не было клинков.

Широкие скулы: лучи заходящего солнца задерживаются на них, и в рассматриваемом регионе это столкновение избытков.

Предрассудки, но свои: голова может увеличиться до размеров аэростата и вообще отказать силам природы в подтверждении их закономерностей.

Угнетение: Бернхард Риман и его интеграл.

Конец света: не мы слышим ветер, а он слышит нас.

Самый беззастенчивый конкистадор: Дон Кихот Ламанчский, кажется? А, тот самый хитроумный идальго.

Захват лучших земель католическим духовенством: стартовал не с Ватикана.

Энкомьенда: усматриваю связь с ходячими мертвецами.

Церквей больше, чем католиков: плюс в них даже нет необходимости греться зимой.

Креолы: патроны глобализма.

Революция мать анархии: мютюэлизм отец заплывов по течению.

Тайные общества Мехико: в зелёных очках и касторовых шляпах в разгар дня сидят в уличных кафе.

Идальго: тёмный рыцарь.

Морелос: Господь не терпит сильных возле трона.

Череда штаб-квартир: обыкновенно укомплектованы дурно.

Угнетение:

Централисты и федералисты: детерминистские, но всё же лепестки.

Открытие рудников: для подземного мира немного света — несущественная подробность.

Война 47-го года как пролог: к концу света — стряпчие сидят без клиентов.

Народное хозяйство: зажгите свет, но не задёргивайте шторы.

Капиталы извне: есть несколько способов восприятия Дня благодарения.

Фарисейские речи политиков США: столоверчение, предсказание дат природных катастроф путём сложения букв в словах, сон в центре пентаграмм под наркотиками, вальс с девой Марией, летающие тарелки.

Крестьянский вопрос: на камне Церковь создана.

Нефтяные месторождения: не все вулканы спят, и не все вулканологи.

Антипатии: образ спасительного корабля в волнующемся море.

Каучук: открытие его свойств было катастрофой.

Сахарный тростник: скучаю по чаю с лимоном.

Pendejo [477] Вудро: собирал цветы с энлонавтами.

Imbécil Кулидж: гладил фантомную кошку.

Приют для нуждающихся: в нём просто не могут не кормить запеканкой.

Campesino [478] кидал мусор в яму, начинка одноколёсной тачки проходила портал, иногда казалось, что там внутри зеркало или жидкое серебро, после чего её уже нельзя было вернуть. Поначалу эта мысль настораживала, он более тщательно сортировал отходы, но потом свыкся. Но полость всё оставалась открыта новому. Отверстие в земной тверди на его кукурузном поле. Погрызёт початок и туда, пару раз испражнялся коричневой водой, пару раз разрешал опускать трупы, потом неделю принюхиваясь. В легендах он ни на что подобное не наткнулся, но после одного странного раза точно уверился — это либо пасть индейского божества, либо тоннель к центру земли, либо кое-что вообще страшное, с чем нельзя договориться и в определённых случаях управлять. Все три версии были подкреплены письменными источниками, в каждом из которых содержалось науки не меньше, чем в механизме электронного телескопа.

Он стал более instruido [479] благодаря дыре у себя в поле, она изменила его жизнь и начала подчинять себе. Чёрная плоскость очень малой толщины и под ней нечто противоестественное, грозящее засосать и его, potentado [480], носителя имени из кадастрового паспорта, если он задержится на краю дольше какого-то времени, которое ничего не остаётся, кроме как чувствовать. Он сопротивлялся и на уровне ином, нежели разум, решил начать зарабатывать на явлении, утилизируя всё, что найдётся в Мексике и это смогут провезти через солдат.

Но вот однажды повалил дым, непроницаемая тень начала расширяться, он надеялся, что это ещё можно остановить обещаниями, камланиями. Когда ущерб стал необратим, когда нечто внизу ожило против него и никак не желало уняться, он сообразил, что это окно в преисподнюю он задействовал всё это время и там на его счёт принято решение, принятое краем их выдержки. В квадрате, ничтожном в сравнении с прочей территорией, росла гора из отталкивающей массы, её верхушку распространял по averno [481] электрический ветер.

Моя рука и его рука сжимают края одной верёвки. После восхождения по дороге в форме молнии мы отдыхали два дня, чтобы теперь провисеть подольше. Вдалеке, среди ещё неустаканившегося лунного пейзажа, видна белая колокольня, на неё можно смотреть и без бинокля. Вокруг, таким образом, погребённая деревня под магмой и сулемой, тот редкий случай, когда люди появились раньше горы, а потом смотрели, как она лезет из земли и фонтанирует оранжевыми суфлярами. С той стороны на вулкан взирает какой-то абориген в пончо и красной чалме, уверен, в его глазах боль, смотреть на него отсюда — всё равно что со спины.

Если я разожму руку, умрём мы оба, если он разожмёт руку, умрём мы оба. Пути назад нет, остаётся только вопрос, кого первого оставят силы, да и он теперь не так уж важен. У меня начинают тлеть подошвы, у этого второго, как я понимаю, потому что не могу опустить голову — позвоночник схвачен по всей длине, — тоже, видимо, скоро ударит стромболианским типом. Мысль замедляется.

— Нет ли у вас неотправленного письма?

— Нет.

— Случалось бывать в выколотой окрестности?

— Да.

— Там до сих пор такой туман?

— Уже нет.

— По-вашему мнению, мог бы под нами всплыть ковчег?

— Вряд ли магматическая камера сообщается с подлёдными водами.

— Кажется, я давал поручение установить, откуда в мае 1899-го года шёл Гавриил Вуковар, когда…

— Его настоящее имя Гримо.

— Вы меня перебиваете в такой момент? Как бы вы кратко это охарактеризовали?

— Кратко?

— Давайте в форме согласованной картечи, — наши лица так близко, что в моей власти его поцеловать. Не могу определиться, хватит ли этого, чтобы выказать признательность.

— А. Сейчас соображу… Так… ну, что там у нас? стадо трицератопсов, выстроенное в ряд, синхронно подавляет зевок, страус, спрятавший голову в землю, фонтанирует костями кроманьонцев, Мельпомена встретила на рынке свою знакомую, левое крыло войска Алариха слышит только: «…и хер с этими жёнами…», Томас Мэлори в тюрьме свободней, чем Дева озера, кукушка вонзает клюв грабителю