Алексу хотелось спать. Это означало, что он уже пообедал – если, конечно, все остальные внутренности работали нормально. В этом он, правда, был не уверен. Где же была эта, будь она трижды неладна, вечеринка? Он выбрал три переплетенных между собой дерева, способных выдержать его вес, и забрался в крону, туда, где мягкие листья предохраняли его от шипов. Он растянулся там, чтобы подремать и подумать.

Кое-что ему удалось вспомнить. Воспоминание разбудило его; все глаза выпятились и стали активно моргать. Он же забыл о своем дне рождения! Ему исполнилось пятью пять ног – ну, плюс-минус пару ног – и сегодня была вечеринка в его честь! Некоторые из старейшин даже пытались прорваться за колючий забор, покинуть ненадолго вечеринку и съесть пару-другую худжи.

Я забыл про собственный праздник!

Он там точно был – это алекс знал наверняка. И все же… и все же…

Что пошло не так?

От злости алекс вонзил когти в дерево.

Что случилось на вечеринке?

Он улегся поудобнее и пожевал свои языки, чтобы очистить их от сочных кусочков. Разжевывая эти кусочки, он уловил странный привкус, странный, но очень знакомый. Все это… далекое и забытое – это произошло раньше. Он сел, отчего деревья покачнулись до самого основания. Другие разы алекс не помнил, но… да, на этот раз все пошло по-другому.

Да, он вспомнил гремповые деревья с их винными шипами, эту ограду, внутри которой и была вечеринка. Гремп был жестким и горьким, очень неприятным на вкус. Но иногда приходили худжи и чем-то опрыскивали гремп. Колючая лоза становилась мягкой и невероятно вкусной. Можно было проесть выход наружу, если, конечно, делать все быстро, до того, как лоза снова становилась жесткой и горькой.

Теперь алекс вспомнил и другие вещи – не только худжи и проедание пути наружу сквозь гремп, но и что-то, происшедшее намного раньше – когда он мог беспрепятственно есть худжи, как только начинал ощущать голод.

Почему я не вспомнил этого раньше?

На этот раз гремп был не таким мягким и вкусным, как всегда. Алекс едва прогрыз выход; но зато снаружи страивались три худжи, и он их всех съел. Добрые худжи. Жалко, что там не хватало еще одного вкуса.

Пока алекс дремал и думал, стемнело. Алекс, пользуясь когтями, спустился на землю. Теперь он все вспомнил, вспомнил, где была вечеринка. Теперь он знал, где была вечеринка.

Мне надо вернуться туда.

* * *

ЗАПИСЬ, ЗАПИСЬ, ЗАПИСЬ. Это подвижный аппарат искусственного интеллекта, FX-248. Запрос: направлен на корабль неизвестному человеку, оставившему меня здесь. Аборигены планеты называют меня «доктор Ватсон». Должен ли я использовать в донесениях это имя или прежнее – FX-248? Правда, это не слишком благозвучно. Et tu[36], капитан Хью Скотт, где бы ты ни был, слушай: вы можете направить мне более подробную инструкцию, для чего отсылаю вас к полевому распоряжению DZR 00039!

* * *

Идя по деревне, дневной вождь обратил внимание на одну кое-как поставленную хижину. Да и сработана она была наспех, халтурно. Он с недовольным видом протиснулся через толпу лишних гелей. Они захлопали своими пумпами и даже осмелились прикоснуться к нему.

– Я Хью Скотт, дневной вождь! – заорал он. – Прочь! Убирайтесь прочь!

Они отошли, но скоро снова подступили к нему. Какая наглость! Их вел инстинкт, и Скотт прекрасно это понимал, но все же их поведение было отталкивающим. Они приставали к нему прямо здесь, на улице!

Немного раньше его терпение испытывал еще и доктор Ватсон. Какая разница, какое у существа имя? Можно быть гелем, ультрой, женской особью или мужской. Различать их можно по обонятельным меткам. Земляне плохо различают запахи; они не могут ориентироваться по запаху. Этот недостаток был даже у доктора Ватсона, который как раз приблизился к Хью.

Хью остановился, ожидая, когда блестящее существо протиснется сквозь толпу докучливых гелей. Температура превысила точку плавления, и Хью уже чувствовал, что начинает съеживаться.

Доктор Ватсон остановился перед ним.

– Что принес? Показывай, – сказал Хью.

– Вот это, – ответил доктор Ватсон.

Стуча всеми своими сочленениями, доктор Ватсон извлек три белых предмета: один маленький, похожий на клык, второй длинный и толстый, с зазубринами посередине, а третий – о, третий! – маленькое колечко с присохшим к нему кусочком хрящика.

– Я нашел это рядом с загоном алексов. Это ваши, не так ли?

Хью крякнул от отчаяния. В слуховых органах раздалось неясное бормотание, и Хью понял, что вся деревня стала свидетелем его горя. Даже гели отпрянули. Ему хотелось закричать: «Нет!» Но отрицать очевидное было невозможно: доктор Ватсон показал ему кости сожителей Хью – Элизабет, Уилчера и Джимкрэка. Алексы их съели.

Взяв себя в руки, Хью принял от доктора Ватсона три кости. Скорбь была так велика, что ему захотелось найти какого-нибудь алекса и умереть, как умерли его друзья; тогда будет уже четыре кости, которые можно посвятить Непахнущей Тьме. Но долг пересилил. Он посмотрел на Небесные светильники. Да, настало время дневному вождю исполнить свою первую обязанность. Вдохнув всеми своими дыхалами – четыре вдоха явных, пятый тихий – он протрубил:

– Худжи! Худжи!

Бездомные гели расползлись по близлежащим кустам, а деревенские жители разошлись по нужникам своих хижин.

Выполнив свою первую обязанность, Хью вернулся в пустую хижину. Здесь он с особенной силой ощутил свое одиночество, свою потерю. Кто еще мог представить себе выполнение обряда в одиночестве? Наверное, только бездомный?

* * *

ЗАПИСЬ: Я действую быстро, как капитан Хью Скотт, который оставил меня здесь, на Дельфе, до того как меня прозвали доктором Ватсоном. Это было также и до того, как дельфиец, именующий себя дневным вождем, принял имя Хью Скотт. Эти сведения я прилагаю, чтобы любой, кто будет читать это донесение, не запутался. Или, может быть, любая. У людей нет полов ультра и гель, есть только мужской и женский, и те, кто меня программировал, сделали это так, что местоимение-уль и местоимение-гель мне употреблять неудобно. Мне же кажется, что это неправильное программирование, которое надо откорректировать. Теперь то, что касается настоящего дельфийского плана.