Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жалость? Была, но так… вялая. Игорь прекрасно понимал, что балканские мусульмане – это не давным-давно ассимилировавшиеся мусульмане российские. В России они уже давно встроились в русское общество, став там своими – Юсуповы, Черкасские, Кутузовы и многие, многие другие… Все они давно стали своими – независимо от вероисповедания.
Здесь же ситуация была с обратным знаком: балканские мусульмане встроились в турецкое общество. Родственники-чиновники, родственники-янычары, родственники-землевладельцы, чьи земли не так давно принадлежали христианам, родственники-башибузуки, занимающиеся разбойным «промыслом» в христианских землях… В любом случае «чистить» пришлось бы очень жёстко, выселяя как минимум половину мусульманского населения как потенциально опасное.
Если бы экспансия империи на Балканы была «ползучей», возможно, местные мусульмане сумели бы перестроиться и более-менее бескровно влиться в империю. Но ясно, что захват Балкан предстоит если не ему самому, то Богуславу.
В этой ветви истории Турции противостоят сразу две империи – Римская и Русская. Противостоят дружно, причём Россия не особо лезет в европейские свары, сосредоточившись на южном направлении. И ведь есть результаты, да какие!
Так что у живущих на Балканах мусульман выбор будет предельно прост: принять христианство или покинуть пределы Европы. И, пожалуй, большинство спокойно поменяет веру, ибо этому самому большинству важней личное благополучие и ощущение огромной империи, стоящей у тебя за спиной. А вера… в конце концов, все мы Люди Книги[454]…
Позвонил в колокольчик, и в дверях возник Тимоня, вытирающий с усов что-то жирное.
– Вели, пусть Яромира вызовут.
Денщик кивнул и исчез. Через полчаса в кабинет вошёл Яромир – один из первых бастардов Игоря.
Внебрачный сын показал себя блестящим, но несколько кабинетным интеллектуалом, склонным не просто к аналитической работе, а к несколько отвлечённым философским рассуждениям. Поэтому, хорошенько подумав, Рюген приставил его в своё время к зарождающейся системе славянских тайных обществ.
Орденов всякого толка было в Европе предостаточно, так что скопировать структуру и подогнать её под свои нужды было нетрудно. Тем более что попаданец помнил много из того, что в двадцать первом веке было банальщиной, а здесь – откровениями едва ли не уровня десяти заповедей. Помнил не так чтобы очень, обрывочно и неточно, но эти обрывки удалось свести в нечто целое, и получилось достаточно интересно.
Во всяком случае, только в Венедии было больше полусотни тайных, полутайных и явных обществ русофильского характера… что не исключало участия в них немцев и скандинавов – «общая история, общая кровь!». И что характерно: члены доброй половины обществ были твёрдо уверены в жутко древней истории этих самых обществ…
Такое положение вещей как минимум наполовину было заслугой Яромира. И если бы не излишняя флегматичность и полное отсутствие честолюбия, да ещё и в сочетании с абсолютной привязкой роду, быть бы ему королём. Что-что, а бесхозное королевство для него бы нашлось, пусть даже небольшое… Рюген ещё несколько лет назад сказал это ему, но…
– Неинтересно.
И ведь не врал, поганец! Неинтересно ему!
– Да, отец?
– Что там у нас со славянскими обществами? Есть что-то во Франции или в Англии?
– Есть, как не быть, – охотно ответил сын, – даже информация кое-какая поступает, но мало.
Посвистев похоронный марш, Грифич уже хотел было отпустить Яромира, но тот продолжил:
– А вот в Нормандии да Бретани получше[455], тамошние жители себя французами не считают и в нашу сторону поглядывают достаточно благосклонно. Так что хотя обществ как таковых почти и нет, только отдельные люди, но обстановка для их создания благоприятная. Если форсировать события, то в ближайшие год-два в провинциях у нас будет поддержка. Но если спешить, риск засыпаться будет велик.
– М-да… Не будем торопиться. Ладно, спасибо за информацию, свободен.
Жалко, да что поделаешь… Все эти общества – долговременная программа, рассчитанная на десятилетия и века. Заменить ими разведку в принципе не получится, только дополнить. Хотя как «агенты влияния» – очень перспективно… Да и на землях Померанского дома поддержка уже идёт неслабая, да в империи… Хотя жаль…
Глава пятая
Террор во Франции набирал обороты, да так, что волосы вставали дыбом даже у привычных к жестокости восемнадцатого века людей.
И дело даже не в массовых казнях… Хотя когда в одном только Париже число казнённых может доходить до нескольких сотен человек в день… А ведь казни проходили и в провинциях – и далеко не всегда дело ограничивалось гильотиной, топором палача или виселицей. Революционеры были очень изобретательны: они топили, сжигали, разрывали на части… Словом, воплощали в жизнь самые тёмные фантазии.
Убивали не только взрослых, но и подростков, детей. Убивали за «неправильное» происхождение, за высказанную спьяну мысль об излишней жестокости революционеров, за сочувствие к казнённым, за богатство, за внешность… Поводов было много, и страна заполыхала.
Однако о каком-то осознанном сопротивлении с единым центром говорить было нельзя. Восставшие, которых скопом обозвали контрреволюционерами, были в большинстве своём вчерашними крестьянами и буржуа, которые просто не могли спокойно наблюдать за происходящим.
Что бы там ни говорили комиссары из Парижа, но большинство восставших дрались не за возвращение ненавистной монархии, а против ужаса, творившегося под знаменем Революции.
Да что говорить, разве можно нормально относиться к массовой выделке человеческой кожи[456]… Куда ни шло, единичные случаи с переплётами книг – явление хоть и не самое однозначное, но насквозь знакомое… Но массово?! Или, например, один из ярчайших лидеров Революции – Луи Антуан Сен-Жюст, пользовавшийся большим успехом у дам. А когда одна из них посмела отказать – приказал казнить. После чего с девушки была содрана кожа и был сделан жилет[457], который и носил пламенный революционер…
Даже люди, считавшие подобные вещи едва ли не… романтичными[458], зачастую приходили в ужас. Возможно, ещё и потому, что на землях империи такая «мода» не слишком прижилась. Да и в России Павел весьма жёстко отнёсся к таким «модникам», повелев считать это сатанизмом – с соответствующими для восемнадцатого века последствиями.
Грифич к такой моде также относился резко отрицательно, вполне закономерно привязывая её к сатанизму и масонам, так что на его землях такие случаи пусть и бывали, но не афишировались. Теперь же разгул террора с сопутствующими последствиями дал ему возможность ужесточить идеологический контроль. Масонов и любителей «европейских ценностей» стали давить ещё более жёстко.
Дело не только в неприятии подобных вещей: Игорь увидел в этом потрясающую возможность окончательно оторвать империю от остальной, «неправильной» Европы. Ведь несмотря на вражду с Францией и Англией,