помогая друг другу избавиться от одежды. Но, обнажившись, мы не стали откровенно разглядывать друг друга, а накрылись надушенными белоснежными простынями, свернулись рядом калачиком, как дети, и начали разговаривать.

Духовное общение в отличие от соития проходило не столь непринужденно. Мне хотелось высказать, какие чувства переполняют меня, но язык не слушался, его сковывал разум. Екатерина же в порыве откровенности щебетала звонким, как колокольчик, голосом.

– …а еще в герцогских конюшнях ко мне приставал вонючий грум. Разумеется, он мне ужасно не понравился: нахальный урод. Как он мог подумать, что я могу проявить к нему благосклонность? И я тут же пожаловалась моей тетушке, герцогине…

Зачем она портит наше уединение, нашу первую брачную ночь противными рассказами о том, кто домогался ее и кому она отказала? Они огорчали меня, ранили мои чувства. Однако я позволил Екатерине продолжать, стараясь весело отвечать ей.

Она бессмысленно лепетала о разных пустяках. Говорила что-то о кузенах Говардах, Калпепере и Генри, графе Суррее; о какой-то книге, которую читала Мария Говард; о вернувшемся из Иерусалима паломнике и поведанной им истории…

Это был увлекательный, остроумный монолог. Но он не вызвал у меня ничего, кроме отчуждения. Почему она говорит такую чепуху в нашу священную ночь? Или это просто болтовня смущенной девушки, которая боится неведомых отношений с мужчиной? Однако Екатерина совсем не выглядела встревоженной, испуганной и потрясенной. Скорей уж – спокойной и самоуверенной.

Я терялся в догадках. И был разочарован – не любовным слиянием, а последующим поведением своей юной жены. Ее веселье казалось таким обыденным и приземленным, тогда как я жаждал ее неземных объятий.

Вдруг, прекратив щебетать, Екатерина приподнялась и обвила меня руками.

– Теперь я сыграю роль жениха, – пробормотала она и, пригвоздив меня к постели, оседлала мои чресла.

Почувствовав, что я вошел в ее лоно, она откинулась назад и начала бешеную скачку. В мерцающем пламени свечи я видел ее на редкость пышную грудь, белую шею и приподнятый подбородок. Губы приоткрылись, прекрасное стройное тело изогнулось к моим ногам. Их щекотали кончики окутавших ее волос. Постанывая и крича, она продолжала свою сладострастную пляску. Но мои чувства дремали. Ее возбуждение не передалось мне, хотя она раскрыла свои сокровенные глубины, готовые, казалось, поглотить меня целиком. Но вот Екатерина склонилась ко мне как подкошенная. Ее кожа блестела от пота.

– Ах, – истомленно простонала она, пузырящаяся на ее пухлых губах слюна оросила мою грудь мелкими брызгами.

Ее руки вяло раскинулись, будто у пьяницы после чрезмерных возлияний. Вскинув левую ногу, она приподнялась, резко прерывая наше соитие, и скатилась с меня с громким шелестящим звуком, оставляя за собой влажный след. Мой живот покрылся маслянистыми каплями. Я заметил, как они раскатываются по мне, словно жемчужная роса.

Екатерина издала утробный вздох животного удовлетворения.

– Должно быть, не просто будет удовлетворить вашу страстную натуру, – наконец пробормотал я.

По моей коже текли прихотливые струйки, неприятно холодя ее. За окнами окончательно стемнело. Короткая летняя ночь вступила в свои права.

94

Оставшуюся часть того необычайно жаркого лета меня зачастую обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, я наслаждался близостью Екатерины, моей молодой жены, ее красотой и необузданной страстностью. Она говорила такие вещи, которые я совсем не ожидал услышать от женщины. «Прошлой ночью я мечтала лишь о том, как пронзит меня ваше мужское копье, – к примеру, признавалась она, – воспоминания и ожидания так захватили меня, что я не смогла уснуть». Или: «Ваши движения столь соблазнительны, что наводят меня на греховные мысли в самые неподходящие моменты. И сегодня, беседуя с французским послом, я думала лишь о том, как мы с вами сливались в экстазе прошлой ночью». В итоге, встречаясь после ее слов с Кастильоном, французским послом, я сам невольно вспоминал полночные восторги Екатерины.

С другой стороны, с удручающим постоянством равнодушно и бесчувственно она омрачала важные для меня моменты пошлыми шутками. Если я говорил: «С вами я впервые познал безмерную глубину наслаждений», она с игривой небрежностью отвечала: «А как же Екатерина Арагонская, моя кузина Болейн и королева Джейн?.. Ведь они подарили вам принцессу Марию, принцессу Елизавету и принца Эдуарда». Улыбка. Смех. Если я описывал, как пылко люблю ее, она в ответ бормотала: «Нами завладела плотская страсть, Генрих, чистое сладострастие. По-моему, ради нее и существует любовь». И заливисто смеялась. А потом говорила: «Вы часто любили с такой пылкостью?» На лице Екатерины при этом играла самодовольная ухмылка. А чего стоят неизменные вопросы о том, что я думаю о ее манерах, словах, внешности! Моя супруга никогда не уставала слушать комплименты. Однажды, случайно застав меня за сочинением музыки для верджинела, она спросила: «Вы сочиняете мелодию, посвященную нашей любви?» Ей казалось вполне естественным, что она должна быть моей музой, страстью и навязчивой идеей. Молодая королева не считала творческие порывы чудесным, высшим даром. Она требовала стихов и песен, полагая, что это ее трофеи, и гордилась ими, подобно охотнику, украсившему головами оленей и вепрей свою гостиную (такая комната была в доме, где мы отметили нашу свадьбу).

Я напоминал себе, что она еще ребенок. Дети распаковывают свои подарки немедленно. Понимая женские слабости, я все-таки ожидал от нее большего. Или меньшего… Мне не нравилось ее вызывающее поведение и самоуверенность. Однако я жаждал ее поцелуев и исступленной страсти. Жаждал ее молодой и нежной плоти. До конца лета мы путешествовали по загородным резиденциям, и из Оутлендза перебрались в нортгемптонширский Графтон. Жаркая погода могла вызвать бедственные последствия для всего королевства. Засуха: одно это слово уже наводило на библейские аналогии.

Обычно Господь насылал ее, желая наказать или предостеречь людей. Но меня это не тревожило. Разве не полны мои закрома? Возможно, нам просто дарована передышка от трудов праведных. Я больше не думал исключительно о грехах и наказаниях, ибо через собственные терзания пришел к пониманию грандиозного и непредсказуемого промысла Господня. И в дерзости своей решил обратить летнюю засуху себе на пользу: просто насладиться теплым золотым летом наедине с новобрачной.

Восьмого числа, в конце первой недели августа, согласно моему приказу, на воскресных мессах возвестили о новой королеве Екатерине и призвали прихожан молиться о ее здравии. Таким образом, народ повсеместно узнал о моем новом браке: не от герольдов или иноземных послов, а просто от проповедников с церковной кафедры.

Никто не покидал богослужений, никто не сравнивал меня с царем Ахавом или с Давидом с его Ависагой. Не поступало докладов о недовольстве или недоброжелательстве.

Не слышали мы с Екатериной ничего дурного и во