президент высказался в послании Конгрессу: «[Дэвис] не пытается обмануть нас. Он не позволяет нам обмануться самим. Он не может добровольно принять идею возрождения Союза, а мы по своей воле не можем отказаться от нее. Между ним и нами находится ясная, простая и неразрешимая проблема. Способ решения этой проблемы — война, окончательное решение — победа»[1346].

Однако на фоне удрученного настроения северян в августе демократическим газетам удалось обойти проблему неуступчивости Дэвиса, указывая на второе условие Линкольна — освобождение рабов — как на камень преткновения, мешающий заключению мира. «Еще десятки тысяч белых людей должны погибнуть, чтобы потрафить болезненной привязанности президента к неграм», — вещала типичная передовица демократической газеты. «Найдется ли кто-нибудь, кто хочет умереть за черномазых? — задавал риторический вопрос солдат из Коннектикута. — Мы теперь сражаемся только за них и ни за что другое». Даже лояльные республиканцы осуждали «промах» Линкольна, сделавшего освобождение рабов «основным пунктом», так как он тем самым «вручил всем недовольным мощное оружие, удвоившее действенность их происков»[1347]. Генри Реймонд, редактор New York Times и председатель национального комитета Республиканской партии, говорил Линкольну 22 августа, что «события стремительно развиваются в неблагоприятную для нас сторону». Если бы выборы проводились в тот момент, партийные лидеры на местах были бы уверены в поражении. «На реакцию общественного мнения влияют два обстоятельства: отсутствие успехов на фронтах и впечатление… что мы могли бы заключить мир с Югом, если бы хотели, [но] сражение идет не за сохранение Союза, а за отмену рабства»[1348].

Такие новости приводили Линкольна в смятение. Он отрицал, что «ведет войну исключительно ради освобождения рабов»: «Она идет и будет идти, пока я являюсь президентом, исключительно ради восстановления Союза. Но никто не сможет подавить мятеж, не использовав такой мощный ресурс, как Прокламация об освобождении, что я и сделал». Линкольн заметил «военным» демократам, что около 130 тысяч цветных солдат и матросов сражаются за дело Союза: «Они жертвуют жизнями за нас, потому что их побуждает к тому самый верный мотив: обещание свободы. А сделанное обещание нужно выполнять… [Аннулирование указа об освобождении] положит конец нашему делу. Моментально прекратится запись в нашу армию всех цветных, а те из них, кто находится на фронте, немедленно дезертируют. И поступят справедливо! Почему они должны отдавать свои жизни ради тех, кто бесстыдно предает их?.. Упраздните все должности, ныне занимаемые чернокожими, и вы дадите самые крупные козыри нашим врагам, и уже через каких-то двадцать дней мы будем принуждены закончить войну». Помимо этого, существует и моральная проблема: «Некоторые люди предлагали мне вновь обратить в рабство тех негров, которые сражались при Порт-Хадсоне и Оласти [во Флориде]. Я буду проклят отныне и вовек, если поступлю так. Все должны знать, что я верен как в отношении друзей, так и в отношении врагов, и будь что будет»[1349].

Позиция президента была обозначена достаточно ясно, но давление, направленное на отказ от государственного курса на освобождение рабов, становилось нестерпимым. В это же время Линкольн узнал о намерении некоторых республиканцев созвать новый конвент и выдвинуть другого кандидата. Мотивом этого шага было убеждение в том, что Линкольн является заведомо непроходным кандидатом, однако большинство вовлеченных в заговор были радикалами, считавшими политику президента по реконструкции и амнистии слишком мягкой по отношению к мятежникам. Такое давление со всех сторон превратило август для Линкольна в настоящий ад, и неудивительно, что на фотографиях тех дней его лицо выражает крайнюю обеспокоенность, что он не мог убрать с чела «печать усталости» в эти решающие для него дни.

Линкольн почти поддался требованиям пожертвовать освобождением рабов как непременным условием мира. 17 августа он набросал одному «военному» демократу письмо, где были такие строки: «Если Джефферсон Дэвис… хочет знать мою реакцию на его предложение о мире и возрождении Союза, ничего не говоря о рабстве, то пусть обратится ко мне». Пока он размышлял над тем, отправлять письмо или нет, 22 августа в Нью-Йорке собрался национальный комитет республиканцев. Устами Генри Реймонда комитет предложил Линкольну послать специального представителя «с четкими мирными предложениями… единственным условием которых будет признание Дэвисом верховенства Конституции, а все остальные вопросы должны быть рассмотрены на конвенте граждан всех штатов». По словам Реймонда, это станет только красивым жестом, а не официальным отказом от освобождения рабов, так как «если инициатива будет отвергнута (а так и должно произойти), это разочарует Юг, рассеет все иллюзии насчет мира, господствующие на Севере… примирит общественное мнение с войной, призывом, повышенными налогами как с необходимыми мерами». Линкольн назначил таким представителем самого Реймонда, дав ему полномочия «от лица правительства предложить, что в случае восстановления Союза и национального воссоединения война должна прекратиться тотчас же, а все спорные вопросы будут улаживаться мирными средствами»[1350].

Пойдя на такой шаг, Линкольн вскоре сыграл отбой. 25 августа он встретился с Реймондом и убедил его, что «послать эмиссаров в Ричмонд будет еще хуже, чем просто проиграть президентскую гонку: это будет означать преждевременную и позорную сдачу». Какова бы ни была истинная цель этого двусмысленного заявления, зафиксированного одним из личных секретарей президента, Реймонд так и не отбыл в Ричмонд, а письмо с предложением Линкольна Дэвису «обратиться к нему» так и не было отправлено. Условиями мира со стороны Севера остались единство Союза и освобождение рабов. Выступая с такой программой, президент полностью отдавал себе отчет в неизбежности поражения на ноябрьских выборах. Так, он говорил одному армейскому офицеру: «Меня разобьют, и жестоко разобьют, если события не повернутся на 180 градусов». 23 августа он составил знаменитый «слепой меморандум» и предложил членам кабинета министров расписаться на нем не читая. Меморандум гласил: «Этим утром, по прошествии нескольких дней, я вижу более чем возможным, что данная администрация переизбрана не будет. Следовательно, моим долгом будет сотрудничать с избранным президентом для того, чтобы спасти Союз в период между выборами и инаугурацией, так как новый президент, возможно, построит свою кампанию так, что невозможно будет спасти его впоследствии»[1351].

Линкольн ожидал, что следующим президентом станет Джордж Макклеллан. Тот был наиболее популярным демократом и наиболее видным символом оппозиции военной политике Линкольна. Единственной неясностью оставалось его отношение к пункту о мирных переговорах, внесенному Валландигэмом, к тому времени уже вошедшим в его избирательный комитет. Хотя Макклеллан и поддерживал кандидата от «медянок» на выборах губернатора Пенсильвании в прошлом году, он также был широко известен как «военный» демократ, и в недавней речи в Вест-Пойнте высказался за победу в войне как гарантию торжества дела Союза. Это вынудило