неизбежно вызвала бы большие волнения. Не говоря уже о том, что императорская власть пошатнулась бы, разве семья Лю избежала бы наказания за столь ужасное преступление, которое совершил Лю Цюмин?

— Затем случилось так, что Ван Гуйлань бросил в колодец Лу Фана с товарищами. Тогда Лу Фан был молод и неопытен — хоть и увидел останки, всё затмила жажда сокровищ. Ван Гуйлань исключил их из стражи и выслал из столицы, Лу Фан больше не мог снова спуститься в колодец, Лю Кэхэ тоже не мог ничего предпринять. Кто мог представить, что восемнадцать лет спустя ваше величество вызовет их ко двору. — Фан Добин посмотрел на Хэнчжэна и вздохнул. — Вы хотели узнать тайну Пагоды блаженства, разве мог Лю Кэхэ не волноваться, будто душа объята огнём? Поселить Лю Кэхэ вместе с Лу Фаном и его товарищами во дворце Великой добродетели было идеей вашего величества или же предложением господина Лю?

Лицо Хэнчжэна постепенно смягчилось, когда первое потрясение прошло, мысли понеслись потоком.

— Лю Кэхэ обратил наше внимание, что у этих четверых могут быть секреты, и попросил нас издать указ, чтобы они жили вместе во дворце Великой добродетели, а он с дедушкой Ваном будет следить за ними.

— Именно. — Видя, что император приходит в себя, Фан Добин невольно восхитился его исключительным самообладанием. — Он собирался, наблюдая за Лу Фаном и его друзьями, выяснить, обнаружил ли кто-то из них правду за восемнадцать лет.

— И в результате… напугал Лу Фана до потери рассудка, убил Ли Фэя и Шан Синсина? — теперь голос Хэнчжэна звучал устало. — Какие доказательства?

Сверху вдруг упала книга, на сей раз Фан Добин сохранял спокойствие — протянув руку, поймал и с довольным видом открыл на нужной странице.

— Это исторические записи нынешней династии, «Жизнеописания знаменитых людей, том сорок пятый», в котором описана вся жизнь Лю Цюмина, среди прочего говорится, что он воспитывал сына в строгости, и звали его сына Лю Вэньфэй. В «Жизнеописаниях знаменитых людей, томе шестьдесят девятом» рассказывается о жизни Лю Вэньфэя, а также, что он в строгости воспитывал своего сына по имени Лю Кэхэ.

После первого потрясения чувства Хэнчжэна притупились. В книге оказался ещё лист чистой бумаги, Фан Добин вытащил его и положил к окровавленным запискам.

— Это чистая страница, вытащенная из плана Пагоды блаженства. Ваше величество, прошу, взгляните — бумага один в один с этими записками. Лю Кэхэ вместе с Лу Фаном и остальными жил во дворце Великой добродетели… — Фан Добин указал на себя. — В первую же ночь, когда я заселился туда, кто-то повесил в саду газовую накидку Лу Фана, проткнул рукав яшмовой шпилькой и оставил чертёжный лист Пагоды блаженства — кто мог знать, что Лу Фан возьмёт с собой газовую накидку и кто знал, куда изначально была воткнута шпилька? Чжао Чи не знал — он не умел плавать, а потому не видел останки на дне колодца и не знал, куда была воткнута шпилька, и уж тем более, он не мог завладеть чертежами Пагоды блаженства.

— Пусть Лю Кэхэ — внук Лю Цюмина, пусть он сумел заполучить записи своего деда, это не доказательство, что он убийца! — сурово возразил Хэнчжэн. — Ты должен понимать, что каждое сказанное тобой слово — величайшее преступление, и за каждое мы можем лишить тебя головы!

— Только тот, кто проживал во дворце Великой добродетели, мог украсть у Лу Фана накидку и знал, что в ту ночь заклинатель Люи собирается проводить обряд, и дедушка Ван устроит Ли Фэя и остальных в другом месте. Но как в ту ночь Ли Фэй оказался в роще? Когда он покинул гостевой дворец? Почему Чжао Чи и другие ничего об этом не знали? Кто мог легко найти Ли Фэя и увести его? Почему стражники, что ходили дозором за стенами дворца, ничего не заметили? Кто знал, что в этой роще по ночам тихо и безлюдно? И зачем кто-то перерезал горло Ли Фэю и надел на его тело газовую накидку? — Фан Добин высоко поднял голову и выпятил грудь. — Потому что Ли Фэй раскусил правду.

— Правду? — Хэнчжэн переменился в лице.

— Правду о том, как вдовствующая императрица Хуэй родила сына, — Фан Добин выдохнул. — Восемнадцать лет прошло, Ли Фэй родился вновь и сменил кости*, разве сравнить с тем, каким он был прежде? Лю Кэхэ напугал Лу Фана до безумия, затем решил испытать Ли Фэя, вот только тот не знал, когда следует отступить, и принялся ему угрожать. В результате Лю Кэхэ в порыве гнева убил его, повесил на дереве, а затем оставил третью записку, чтобы запугать Шан Синсина.

Родиться вновь и сменить кости — обр. в знач.: измениться, переродиться; исправиться, встать на правильный путь.

— Это лишь твои односторонние заявления, а не доказательства, — ни в какую не уступал Хэнчжэн, ведь признать, что Лю Кэхэ — убийца, было равнозначно тому, чтобы признать, что Лю Цюмин совершил тягчайшее преступление, признать, что он и прежний император — не одной крови с Тайцзу, разве можно было допустить такое?

— Проще говоря, напугал Лу Фана до потери рассудка тот, кто имел доступ к его вещам, Ли Фэя тоже убил тот, кто имел доступ к его вещам, в обоих случаях преступник оставил одинаковые записки — значит, это был один и тот же человек. — Ли Ляньхуа тайно шептал Фан Добину. — А тот, кто убил Шан Синсина, знал, что в его вещах хранится парадный халат. Это был тот же человек, что находился рядом с Шан Синсином у ворот Воинственных небес, напугал Лу Фана и убил Ли Фэя. Легко добраться до вещей Лу Фана могли: Ли Фэй, Чжао Чи, Шан Синсин, Лю Кэхэ — они жили в соседних комнатах, с виду были дружны и хорошо знали друг друга. Легко добраться до вещей Ли Фэя могли: Чжао Чи, Шан Синсин, Лю Кэхэ. Могли знать, что у Шан Синсина хранится парадный халат, и были рядом с ним в момент убийства: Чжао Чи, Лю Кэхэ.

Фан Добин говорил по памяти, к счастью, запоминал он превосходно, так что в дополнение к словам успевал ещё менять выражение лица и размахивать руками, производя огромное впечатление.

Хэнчжэн молчал.

— Но Чжао Чи не знал, какой скрытый смысл таится в этой одежде, — медленно проговорил Фан Добин. — Он не мог воткнуть шпильку в дырочку в газовой накидке, он никогда не был в тайной комнате, и сам он сокровищ оттуда не выносил. Самое большее, он немного награбил, но ничего особенного не