if you please.

Sons of Pantagruel, gently let your hip-hurraing sink,

Be your manly accents clouded, half with sorrow, half with drink!

Lightly to the sofa pillow lift his head from off the floor;

See how calm he sleeps, unconscious as the deadest nail in door!

Widely o’er the earth I’ve wander’d; where the drink most freely flow’d,

I have ever reel’d the foremost, foremost to the beaker strode.

Deep in shady Cider Cellars I have dream’d o’er heavy wet,

By the fountains of Damascus I have quaff’d the rich Sherbet,

Regal Montepulciano drained beneath its native rock,

On Johannis’ sunny mountain frequent hiccup’d o’er my hock;

I have bathed in butts of Xeres deeper than did e’er Monsoon,

Sangaree’d with bearded Tartars in the Mountains of the Moon;

In beer-swilling Copenhagen I have drunk your Danesman blind,

I have kept my feet in Jena, when each bursch to earth declined;

Glass for glass, in fierce Jamaica, I have shared the planter’s rum,

Drank with Highland dhuinie-wassels till each gibbering Gael grew dumb;

But a stouter, bolder drinker — one that loved his liquor more —

Never yet did I encounter than our friend upon the floor!

Yet the best of us are mortal, we to weakness all are heir,

He has fallen, who rarely stagger’d — let the rest of us beware!

We shall leave him, as we found him — lying where his manhood fell,

’Mong the trophies of the revel, for he took his tipple well.

Better’t were we loosed his neckcloth, laid his throat and bosom bare,

Pulled his Hobi’s off, and turn’d his toes to taste the breezy air.

Throw the sofa cover o’er him, dim the flaring of the gas,

Calmly, calmly let him slumber, and, as by the bar we pass,

We shall bid that thoughtful waiter place beside him, near and handy,

Large supplies of soda water, tumblers bottomed well with brandy,

So when waking, he shall drain them, with that deathless thirst of his,

Clinging to the hand that smote him, like a good ’un as he is!

Уильям Эдмонстоун Эйтон (1813–1865)

Панихида по пьянчуге

Братцы, пьянку отложите и отставьте свой бокал —

Пал отважный выпивоха, славу вечную снискал!

Возрыдайте, но негромко, и восплачьте, но чуть-чуть,

Коль совсем невмоготу вам, дозволяется рыгнуть.

Эй, сыны Пантагрюэля, перестаньте глотки драть,

То ль с тоски, то ль с перепою остается нам мычать!

Суньте-ка ему подушку — он совсем чего-то сник,

Спит наш парень как убитый, заложив за воротник!

Полвселенной обошел я, ведал много злачных мест,

В пьянке был всегда я первым, выпивал в один присест.

В темных сидровых подвалах просидел я много лет

И в Дамаске у фонтанов я вливал в себя щербет,

Я глотал монтепульчано посреди тосканских скал

И над беленьким рейнвейном я в Германии икал,

В бочке с хересом купался; не забыл я до сих пор,

Как с татарами надрался на вершине Лунных гор;

Одолел я датских пьяниц в Копенгагене пивном,

Посрамил я буршей в Йене — все забылись пьяным сном,

На Ямайке ром отборный у плантаторов глушил,

У шотландцев пил я виски — все запасы осушил,

Но вот мастера такого по хмельному ремеслу

Не знавал я до знакомства с тем, кто дрыхнет на полу!

Все мы смертны, все мы слабы; получили мы урок —

Даже гению попойки был отмерен краткий срок.

Будет он на поле боя от сражений отдыхать,

Посреди трофеев злачных выспится мастак бухать.

Впрочем, нет, снимите галстук, оголите парню грудь

И стащите с ног штиблеты, дайте воздуху вдохнуть,

И укройте покрывалом, притушите яркий свет,

Пусть проспится наш вояка. Дам такой еще совет:

Уходя, вы закажите прямо у трактирной стойки

Много содовой и бренди в продолжение попойки,

Чтоб герой их опрокинул, как проснется с бодуна,

Лютой жаждою томимый, вновь напился допьяна!

Перевод А. Серебренникова

Joseph Sheridan Le Fanu (1814–1873)

A Drunkard’s Address to a Bottle of Whiskey

From what dripping cell, through what fairy glen,

Where mid old rocks and ruins the fox makes his den;

Over what lonesome mountain,

Acushla machree!

Where gauger never has trod,

Sweet as the flowery sod,

Wild as the breath

Of the breeze on the heath,

And sparklin all o’er like the moon-lighted fountain,

Are you come to me —

Sorrowful me?

Dancing — inspirin —

My wild blood firin;

Oh! terrible glory —

Oh! beautiful siren —

Come, tell the old story —

Come light up my fancy, and open my heart.

Oh! beautiful ruin —

My life — my undoin’ —

Soft and fierce as a pantheress,

Dream of my longing and wreck of my soul,

I never knew love till I loved you, enchantheress!

At first, when I knew you, ’twas only flirtation,

The touch of a lip and the flash of an eye;

But ’tis different now — ’tis desperation!

I worship before you,

I curse and adore you,

And without you I’d die.

Wirrasthrue!

I wish ’twas again

The happy time when

I cared little about you,

Could do well without you,

But would just laugh and view you;

‘Tis little I knew you!

Oh! terrible darling,

How have you sought me,

Enchanted, and caught me?

See, now, where you’ve brought me —

To sleep by the road-side, and dress out