Отец дал ему свое имя. Постепенно Дорин свыкся с этой мыслью, и она не вызвала в нем ни раздражения, ни неприязни.

Дорин пошевелил окровавленными пальцами. От его магической силы остались крохи. Привкус крови во рту свидетельствовал о надвигающемся магическом истощении. Такое было у него впервые. Что ж, самое время познакомиться с новым состоянием.

Дорин поднялся. Ноги дрожали. Он вытащил Дамарис и увидел, что лезвие меча стало черным, как оникс. Проведя пальцами по желобу, он обнаружил: это пятно не отчистишь.

Дорину захотелось поскорее покинуть башню. Найти Шаола и остальных. Начать помогать раненым и солдатам, что по-прежнему лежали на равнине без сознания. Те, кто не был одержим валгскими демонами, спасались бегством. Их преследовали странного вида фэйцы и всадники, восседавшие на громадных волках.

Нужно уходить с этого проклятого балкона. Однако Дорин продолжал смотреть на темное пятно. Это все, что осталось от Эравана. Более десяти лет страданий, мучений и страха. А теперь – просто пятно на полу.

Дорин повертел меч в руках. Дамарис заметно потяжелел. Меч правды.

И какую же правду они узнали в конце? Как эта правда воспринималась сейчас?

Ради встречи с братьями Эраван истребил и поработил великое множество жителей Эрилеи. Он хотел полностью завоевать и наказать этот мир, однако главной целью оставалось воссоединение с Оркусом и Мантиксом. Прошла не одна тысяча лет, но Эраван их не забыл. Валгский король тосковал по братьям.

Дорин спросил себя: а он мог бы поступить так ради Шаола? Ради Холлина? Ответа не было.

Черное лезвие Дамариса полностью утратило блеск, перестав отражать свет.

– Я – человек, – произнес Дорин, сжимая золотой эфес.

Эфес потеплел.

Дорин смотрел на меч, некогда принадлежавший Гавину. Память о временах, когда Адарлан был королевством мира и изобилия. И таким станет снова.

– Я – человек, – повторил Дорин, обращаясь к мерцающим звездам.

Меч не отвечал, словно знал, что нынешний адарланский король больше не нуждается в его ответах.

Захлопали драконьи крылья. На балкон приземлился Аброхас, в седле которого сидела такая знакомая ведьма с серебристыми волосами.

Дорин молча смотрел, как Манона Черноклювая вылезла из седла. Взглянула на него, затем на темное пятно, выделявшееся среди камней пола. Золотистые глаза Маноны были уставшими. В них ощущалась непонятная тяжесть, но они светились.

– Здравствуй, короленок, – прошептала она.

– Здравствуй, ведьмочка, – улыбнулся Дорин.

Он всматривался в небо, ожидая увидеть отряд Тринадцати. Астерина Черноклювая сейчас должна бы орать во все горло, празднуя победу.

– Ты не найдешь их, – тихо сказала Манона. – Ни в здешнем небе, ни в любом другом.

Дальнейшие объяснения не понадобились. Гибель двенадцати удивительных ведьм, пожертвовавших собой ради победы, пробила еще одну дыру в душе Дорина. Он знал: эта рана никогда не зарубцуется. Эти двенадцать жизней он будет с благодарностью вспоминать всегда.

Он молча подошел к Маноне, обнял. Она не вырвалась.

– Я скорблю вместе с тобой, – сказал Дорин, уткнувшись в ее волосы.

Ее руки медленно обвили спину Дорина, ответив на объятие.

– Мне их так недостает, – прошептала Манона, содрогнувшись всем телом.

Дорин еще крепче обнял ее и застыл, зная, что простоит здесь столько, сколько ей нужно. Аброхас смотрел на круг выжженной земли, где навсегда исчезла его Нарена. А город праздновал победу.

Аэлина и Рован шли по крутым улицам Оринфа. По обеим сторонам стояли горожане с зажженными свечами. Река света, огненная река, указывала путь домой, к воротам замка. Там стоял сановник Дарро, рядом пританцовывала сияющая Венга – от радости ей не стоялось на месте.

Лицо Дарро напоминало холодный камень. Такими же сейчас были Оленьи горы. Дарро стоял, загораживая вход в замок.

Рован глухо зарычал. Ему вторил идущий сзади Фенрис. Меж тем Аэлина высвободила руку из руки Рована. Их огненные короны погасли. Последние шаги к арке входа она прошла одна, двигаясь прямо на Дарро.

На прилегающей улице стало тихо. Только огоньки свечей все так же перемигивались.

Когда-то Дарро запретил ей появляться в Террасене. История повторялась, теперь уже с Оринфским замком. Пощечина на глазах всего мира.

Но Венга потянула Дарро за рукав, словно о чем-то напоминая. К старику вернулся дар речи.

– Нам с моей юной помощницей сообщили, что, когда ты вышла на поединок с Эраваном и Маэвой, твоя магическая сила была значительно истощена.

– Да. Прежней силы у меня уже никогда не будет.

– Почему? – качая головой, спросил Дарро.

Аэлина поняла: он спрашивал не о причинах утраты прежних магических способностей. Сановник хотел знать, почему она вступила в схватку с двумя чудовищами, имея всего лишь крохи магии.

– Террасен – мой родной дом, – ответила Аэлина.

Другого ответа ее сердце не давало.

Дарро едва заметно улыбнулся.

– И да будет так. – Он склонил голову, затем спину. – Добро пожаловать домой… ваше величество, – добавил он в конце и выпрямился.

«Венга, отвоюй для меня мое королевство».

Поручение, которое более полугода назад она дала Венге, чтобы как-то утешить плачущую девчонку. И каким только образом Венга сумела его выполнить? Какой магией воздействовала на характер этого холодного, упрямого старика? Но Дарро почтительно указывал в сторону ворот и замка.

Венга подмигнула Аэлине, сообщая, что поручение выполнено. Аэлина засмеялась, взяла девчонку за руку и повела этот живой символ светлого террасенского будущего в замок.

Каждый зал, каждый коридор возвращал Аэлину в прошлое. У нее перехватывало дыхание и лились слезы. Она помнила былое великолепие Оринфского замка, ужасалась его нынешнему состоянию и мысленно твердила, что сделает замок еще прекраснее.

Дарро вел их в трапезную, заранее извиняясь, что угощение будет скромным. На дворе ночь. К тому же после такой битвы… Но стоило Аэлине увидеть того, кто ждал ее в потускневшем и обшарпанном Большом зале, как она мигом забыла про голод и жажду.

Собравшиеся притихли, когда Аэлина бросилась к Эдиону и повисла у него на шее. Он даже качнулся, едва выдержав такой напор.

Наконец-то они дома. Наконец-то вместе.

Кажется, рядом с Рованом и другими появилась Лисандра. Аэлина не стала оборачиваться. Ее радостный смех стих, стоило ей увидеть изможденное, осунувшееся лицо Эдиона. И печаль, застывшую на лице двоюродного брата.

– Скорблю вместе с тобой, – сказала она, коснувшись его щеки.