— Как бы тяжело ни было сие зрелище, — провозгласил судья в ответ на громогласные возражения Моррилла и Эммета, — правосудие должно свершиться и голова будет принесена сюда.

На следующий день следователь невозмутимо сидел в зале суда с головой жертвы на коленях — до тех пор пока его не вызвали на скамью свидетелей. По требованию судьи, невзирая на готовый вот-вот разразиться скандал, он высоко поднял отрубленную голову и продемонстрировал присяжным, что лезвие топорика точно соответствует ранам.

Во время демонстрации Джон прятал глаза. На протяжении процесса он твердо отрицал свою вину и стоически переносил происходящее. В своей заключительной речи перед присяжными обвинитель заявил, что такое поведение указывает на душевную черствость подсудимого. В дополнение было упомянуто об аморальной связи Кольта с Кэролайн Хеншоу. О том, что пара не жената — и тем не менее девушка беременна вот уже более месяца. Несомненно, это должно было кардинальным образом повлиять на мнение присяжных.

— Боже упаси, я не хочу сказать о ней ничего плохого, — говорил прокурор. — Она скоро станет матерью, и если кто-нибудь на свете будет молиться за душу проклятого убийцы, то именно она.

В этом месте обвинитель прямо и пристально посмотрел на Кольта.

— Бедняжка подошла к его постели, но он оттолкнул ее. Несчастная знала, что, не будучи его женой, она не имеет никаких прав. Пусть это послужит предупреждением всем женщинам; пусть они узнают, что не следует жертвовать своим земным и небесным счастьем ради таких, как подсудимый.

После этого судья Кент отдал последние указания жюри. Он сообщил двенадцати присяжным, что, поскольку Кольт уже признался, их задачей является лишь постановить: виновен он в случайном или же предумышленном, хладнокровном убийстве.

— Веселый вид Джона Кольта, — сказал он, — его беззаботность, спокойствие, твердость, с какой он движется по направлению к пропасти… Вы должны решить, является ли все это достаточной предпосылкой для совершения убийства.

Присяжные совещались десять часов, и в четыре утра во второе воскресенье февраля 1842 года вынесли свой вердикт: «Джон Кольт виновен в предумышленном убийстве».

Даже после этого сокрушительного приговора родственники приговоренного не потеряли присутствия духа. Они подали апелляцию, призвав на помощь множество выдающихся деятелей и высокопоставленных граждан. Среди тех, кто отдал голос в пользу Кольта-младшего, были Дж. П. Патнэм; двое из четверых братьев Харпер; Джеймс Фенимор Купер, недавно опубликовавший свой новый роман «Последний из могикан», принесший ему невероятный успех; бывший актер и поэт Джон Говард Пейн; знаменитый писатель Вашингтон Ирвинг; прославленный нью-йоркский поэт Фитц-Грин Халлек и издатель «Кникербокер мэгэзин» Льюис Гейлорд Кларк — и это лишь некоторые имена.

Даже великий Чарлз Диккенс написал из-за океана письмо в поддержку несчастного, в нем он называл случившееся не иначе как «трагедией».

В довершение всего губернатор Уильям Сьюард лично приехал из Олбани, чтобы навестить приговоренного в «Тобмс» и пообщаться с его семьей; он скрылся за зелеными бархатными занавесками камеры смертников, в которой Джон ждал своей участи, и долго перешептывался там со всеми тремя братьями.

И все же когда Верховный суд штата отклонил апелляцию, губернатору оставалось лишь извиниться, вверяя младшего из «замечательных братьев Кольт» в руки Господа, потому что даже он оказался бессилен что-либо изменить. Смертный приговор суда собирались привести в исполнение 18 ноября 1842 года в пять часов утра.

Томми Коулман наблюдал из своей камеры, как надзиратель отомкнул входную дверь и выпустил в коридор цветного официанта с тележкой на колесиках. Официант остановился перед камерой Джона Кольта и крикнул через занавеску:

— Сэр, ваш ленч прибыл, — и подождал, пока его пропустят внутрь: ведь привилегированный узник только что вернулся с прогулки.

Надзиратель приподнял серебряные крышки с пары блюд и бегло оглядел лежащие на блюдах кушанья.

Он подмигнул Томми:

— Пахнет неплохо, да? — и засмеялся, довольный своей выходкой.

Откуда ни возьмись перед дверью камеры с зелеными шторами появился грузный косоглазый мужчина с густыми бакенбардами.

— Мне назначено, — заявил он, не обращаясь ни к кому в отдельности, а потом добавил: — Дилбэк, вы меня впустите или нет?

— Не сейчас, — ответил слуга Кольта через дверь. — Будьте любезны, сэр, возвращайтесь после ленча.

— После ленча?

— После того как сэр Джон поест.

Какое-то время мужчина стоял молча. Потом пожал плечами и отошел к камере Коулмана.

— А вам ведь не пришлют еду из ресторана «Делмонико», мистер Коулман? — усмехнулся он, меряя Томми тяжелым взглядом своих косых глаз.

— Почему вы решили, будто меня интересует, что ест этот франт?

— Позвольте представиться, молодой человек. Меня зовут Беннетт, главный редактор газеты «Геральд». Я специализируюсь на криминальной хронике, а кроме того, могу похвастаться особым чутьем: всегда знаю, что интересует публику. Желаете ли вы что-нибудь оставить после себя человечеству?

Атаман плюнул на пол сквозь решетку. Брызги попали на черные кожаные ботинки Беннетта.

— Просто расскажите согражданам, каково это, Томми, — настаивал журналист, оставшийся безучастным к плевку. — Не держите боль в себе, приятель.

— Что именно не держать в себе?

— Ну ведь вы убили свою жену и дочь, разве не так?

Коулман свирепо посмотрел на собеседника.

Редактор вынимает свой блокнот. Сделал шаг вперед.

— Кто представляет ваши интересы?

— Представляет?

— Ну, ваш защитник. Адвокат.

— А вам какое дело?

— Не падайте духом, — подбодрил Беннетт. — Сейчас нельзя сдаваться. Убедите меня, заинтересуйте в вашем деле, и вы привлечете на свою сторону всю читающую публику. Я могу встать на вашу защиту и соответствующим образом рассказать всю историю. Если в ней есть что-нибудь интересное для меня. Новости всегда вызывают много шума, вот в чем дело.

— А какая вам с этого выгода?

— Продажи газет. Тираж. Подумайте об этом, приятель.

— Подумать о чем?

— Я же говорю: о вашей истории. Расскажите, как общество испортило вас, бедного ирландского парня, эмигранта в первом поколении. Обычно всем наплевать на таких ребят. Не мне вам об этом рассказывать, молодой человек. Но можно все изменить. Вот что имеется в виду, когда говорят о могуществе прессы. Вот что значит — интерес публики. Заинтересовав публику, можно изменить мир. Это великое оружие. Более мощное, чем револьвер Сэма Кольта. Все еще может измениться.

— Как?