Мама в райком ходила плакалась, там вняли и послали ее на военный завод организовать общепит. Завстоловой определили, а в это время карточная система была, и чуть какая оплошность — по военному времени суд вершили. Маме трудно одной с детьми было, и я ее очень жалела.

Я на каникулах устроилась на завод, а потом в вечернюю или ночную смену работала, а днем училась. Завод переживал организационный период, и в цеху только я и Лида Королева на станке работали, а также начальник был. Мы трудились намотчицами конденсаторов и все детальки к ним сами предварительно заготавливали. Нас еще три электрика обслуживали, чтобы станки крутились и калорифер всегда нужную температуру давал.

Днем я училась, в классе я быстро освоилась. Сдружилась хорошо с Клавдией Зотовой и Алевтиной Воквовой, а еще ко мне Валя Гнездова прилипла, ко всем ревновала, всех от меня отбивала, она грубоватая, мужиковатая была, и я ее не жаловала, но это ее не смущало. У себя дома она свою семью терроризировала, старшую сестру и отца, и они очень рады были, что она ко мне прилипла. К нам в дом она сама без приглашения внедрилась. Тете Ане помогала, с Люськой нянчилась, с нее мерки снимала и свою сестру заставляла шить ей одежки. Тетя Аня вроде не против была, хотя ее мнения Валька и не спрашивала. А я очень довольна была, дома практически не появлялась до глубокой ночи.

Расскажу, как к нам в класс еще один мальчик прибавился. Представился всему классу и воспитателю:

— Клобуков Вил Федорович из Ленинграда, а по-простецки — Виля.

Он уже к концу первой четверти прибыл, и мне дали задание его подтянуть. Занимались добросовестно, но как-то он пропал и не появлялся в школе — три дня нет. Воспитательница Тамара Михайловна попросила меня зайти к нему и узнать причину. Захожу, спрашиваю Вилю, там такого не знают. Я опешила, но слово за слово выясняю, что он — Владимир, а корчит из себя стилягу, за что от отца частенько получает тумаков. Отец его Федор Михайлович — главный инженер на заводе, а мама Елизавета — домохозяйка. Отец строгий, а мама сына балует.

Парень был симпатяга и немного этим кичился, но я себя повела так, что к нему равнодушие проявила, чем его огорчила. А он привык, что от него все в восторге. Мы с ним подружились, и со мной его везде отпускали из дома. Если надо было на танцульки сбегать или еще на какую-нибудь тусовку, я за ним заходила и отпрашивала его у родителей. Так что я у него палочкой-выручалочкой была, и поэтому он ко мне относился очень бережно и даже нежно. Но это не мой типаж, и я ему взаимностью не отвечала. Вот так мы жили-были, нашу дружбу и деловые отношения и в Ленинград перевезли.

Моя подруга Клава тоже устроилась на работу к маме в столовую. Там она грамотно вела сложный карточный учет, и мама ею была очень довольна. Клава быстро сдружилась с Колькой-шофером, так как им машина часто нужна была — за продуктами съездить и по другим делам. А машина в транспортном отделе только одна была, и шофер единственный — сам себе начальник (он на год младше нас был). Поэтому такая дружба была кстати. Колька Клаву в шутку называл «рыжий конопатый буфет».

Колька был парень веселый, красивый и ребячливый, поэтому у всех симпатию вызывал и этим пользовался: шутил и прикалывался. Мы тоже от него не отставали, его много раз надували, а ему не поддавались.

А наши электрики ночью дежурили так: сделали лавочку, к калориферу ее приставили и, спиной к нему, тепленькому, прижавшись, спали. Да так, что было не добудиться. Вот мы с Лидой решили их от этого отучить. Первым под руку попался Никанорыч, ему приблизительно 45 было, он с фронта контуженный вернулся. Вот его было не добудиться. Мы нарезали лент из бумаги и фольги, соорудили хвост павлиний и клеем его ему к штанам прилепили, а на лице рожки подрисовали. Смена кончилась, Никанорыч встал, потянулся, крякнул и к проходной важно поплыл, сам собой довольный. Мы в окно наблюдали, хохотали. А окна в цеху были от потолка до пола и широкие, первый этаж, видимость хорошая. В проходной его встретили с хохотом, в зеркальце посмотреться дали. Смотрим, летит обратно разъяренный, только хвост развевается. В общем, хорошего не жди. Мы с риском для себя спрятались в ящик, где моторы от станков стояли. Влетев в цех, он бегал, нас искал, а помещение пустое, гулкое было. Орал матом, что он контуженный, в ярости может что угодно с нами сделать и ему ничего за это не будет. Не найдя нас, побежал через всю заводскую территорию маме моей показаться и пожаловаться. Колька в восхищении был — вот Никанорыч дает!

А другие электрики, два брата молодые и красивые, 18 и 20 лет, усмехались снисходительно, уверенные, что сами они чутко спят и такого с ними не случится, но очень даже ошибались. Уходили к себе в будку, запирались, окно было маленькое и от земли высоко, и спали мертвым сном. Бдительность теряли, а мы лестничку нашли, пролезали в окошко спокойно, работу свою выполняли, их перед фактом ставили. Вот так мы их отучили спать на трудовом посту. Они на нас не обижались.

Рядом с нашим цехом стоял гараж, и все, что там затевалось, было как на ладошке видно. Смотрим, Клавка пришла, я отправилась выяснить зачем. У нее сломался будильник, а в центр смотаться в починку отдать времени нет. Вот Колька ей и пообещал, что он ее до обеденного перерыва быстро домчит с ветерком. И свое обещание выполнил — провез ее мимо мастерской и доставил вовремя обратно. Я ей свои сомнения высказывала, а она не обратила внимания, поверила ему. Теперь вот бегает с палкой, желает его отблагодарить, но… обед начался и ей на рабочем месте надо быть.

Апофеоз его шуток был таков. Сочинил легенду, что цирк шапито дает прощальную гастроль на лужайке бесплатно. Приглашает всех желающих. А он, Колька, может всех туда отвезти после работы, сбор у гаража. Надо взять с собой скамеечку или ящичек, чтобы не сидеть на голой земле. Собралась приличная компания — молодежь и солидные люди, Клавдия также пришла, все позабыла. Колька к нам прибежал и говорит:

— Галка! Ларионовна сказала, что ты с Лидкой тоже можешь ехать и начальник вас обеих отпускает.

— А, иди