и безнаказанно производит свои махинации»[306]. В конце апреля 1862 года губернатор В. И. Назимов сообщил в Петербург, что им получены достоверные сведения о том, что Шерфер «под предлогом разысканий о переводителях фальшивых билетов, разъезжает лишь по нескольким губерниям и, называя себя агентом правительства, ведет праздную и разгульную жизнь»[307]. Губернатор велел отобрать у «агента» открытый лист и выслать его на место жительства. В ответном письме из министерства губернатору было также предложено подвергнуть его «в пример другим доносителям заслуженному взысканию» и, конечно, взыскать с него деньги[308]. Но вернуть деньги так и не удалось. А спустя четыре года, в мае 1866 года, в канцелярию министерства финансов поступило прошение Шерфера, в котором он писал о своих заслугах и просил «на счет освобождения меня от невинного платежа предписать кому следует»[309]. В июле 1866 года, написав два новых доноса, он сам явился в Санкт-Петербург, добивался аудиенции у министра и просил 500 рублей на раскрытие контрабанды[310], в чем ему, конечно же, было отказано. Впрочем, Шерфер не успокоился и на этот раз. В октябре 1866 года он обратился уже к петербургскому обер-полицмейстеру Ф. Ф. Трепову, сообщая об обнаруженных им преступлениях: «Донося о сем Вашему Высокопревосходительству и сим покорно имею честь просить, как об отпуске денег на расходы, так равно благонадежного чиновника на первое мое требование телеграфом, а также подорожное на получение почтовых лошадей в Митавскую через Ковенскую, Виленскую и в Минскую губернии»[311]. Этот донос был переправлен в министерство финансов, откуда вскоре поступил ответ: «Возвращая препровожденную при оной докладной записку еврея Шерфера о выдаче ему 1000 р., имею честь Вас, М. Г. уведомить, что Шерфер известен Министерству Финансов как неблагонадежный доноситель с 1862 года, когда он являлся с подобными уже доносами и, получив некоторую сумму на предварительные издержки, не только не открыл никаких злоупотреблений, но (по уведомлению бывшего начальника Ковен<ской> Губ<ернии>) еще дозволил себе разные ложные показания»[312].

Не менее настойчив в желании искоренять зло фальшивомонетничества был и другой уроженец Западного края, мещанин г. Слуцка Фейвель Гутцайт. В феврале 1862 года он буквально забросал канцелярию министерства финансов различными доносами об открытых им преступлениях. Он сообщал о контрабанде золотых изделий в г. Ковно, о фальшивых кредитных билетах, привозимых из Пруссии, о налаженной на границе Царства Польского в г. Вылковыске перепломбировке ввозимых товаров, об изготовлении фальшивой серебряной монеты в Минске[313]. В каждом из своих сообщений Гутцайт обещал безусловное разоблачение злодеев. И в конце концов добился письма от имени министра финансов к властям Минской губернии с просьбой «учинить всевозможное содействие подателю в открытии фальшивой монеты»[314]. С этим письмом Гутцайт явился к С. Е. Кушелеву, от которого накануне в свой вояж по губернии отправился Е. Шерфер. Небезызвестного «сына лейтенанта Шмидта» М. Паниковского в подобной ситуации сбросили с крыльца арбатовского исполкома. Но Ф. Гутцайт такой участи избежал, поскольку имел веский аргумент — письмо, подписанное министром. «Я должен был, — писал Кушелев М. Х. Рейтерну, — на основании письма Вашего Превосходительства, предоставить Гутцайту полную свободу действий, хотя и не одобрял сего плана, зная наперед, что открытие это ни к чему не поведет»[315]. В результате так и произошло. Арест фальшивомонетчика в Минске был проведен таким образом, что следствие не получило неопровержимых доказательств преступления. О чем губернатор и сообщил министру в письме от 27 мая 1862 года. Он писал, что доноситель «действительно исполнил свое обещание в отношении к Вашему Превосходительству, т. е. доказал, что фальшивая монета производится в г. Минске, — выдал в руки мне машинку, инструменты и даже самого делателя; но вместе с тем это открытие повел так, что преступник останется ненаказанным, — а машинка, которую я буду иметь честь представить Вам в последствии, так проста, что оную может сделать каждый еврей <…> кажется, что Гутцайт во всех поручениях будет действовать по пословице, что и “волки будут сыты и овцы целы”. Таким образом он будет достигать двоякой цели: во 1-х) зная всех главных мошенников в делании и распространении фальшивых денег во всей империи, Гутцайт будет пользоваться своим положением как тайный агент, собирать с них дань и укрывать. Во 2-х) для очистки себя перед министерством, и для получения награды, будет действительно открывать и выдавать мелочных мошенников, но и тут сумеет доставить им возможность избежать наказания»[316]. Надо сказать, что еще за два месяца до этого события губернатор уверял министра, «что все эти открыватели фальшивых денег, ничто иное как первые мошенники и распространители таковых; а в особенности употребляющие это средство для своего обогащения, а вовсе не для пользы государственной; ибо никогда министерство не представит ему той награды, которую он сам себе добудет»[317]. Кушелев изложил и схему, которую использовали такие «разоблачители» для своего обогащения. Он писал, что, получив от министра необходимую рекомендацию, доносчик «является с таинственным видом к начальнику края, вымогает у него если не денег, то открытое предписание всем чинам оказывать ему содействие по всей губернии; затем просит, чтобы он мог действовать, не предъявляя своего вида полиции, — на что начальник края должен согласиться, ибо если бы он был уверен в своей полиции, то конечно не допустил бы и возможности существования делателей фальшивых денег»[318]. Вслед за тем доноситель, уже как агент правительства, «свободно отправляется по губернии с драгоценным документом, которого, конечно, не предъявляет никому из начальников, а всем мастерам фальшивых денег и собирает с них оброк. Затем или вовсе исчезает за границу, или делает так, что при всех принятых мерах виновник пойман не будет, а доносчик для очистки себя всю неудачу открытия сложит на неловкое распоряжение местного начальства»[319].

Не единожды власти сталкивались с желанием проходимцев заполучить некоторую сумму из средств министерства финансов. Случались и досадные накладки, когда добровольные «помощники» просто исчезали вместе с казенными деньгами.

Так, в июле 1896 года Б. Ф. Малешевский обратился к киевскому губернатору Л. П. Томара с просьбой навести справки о проживающей в Бердичеве мещанке Ривке Газенцвейг, которая в марте 1896 года явилась в министерство финансов, заявила «об известности ей подделывателей и сбытчиков фальшивых кредитных билетов 100 рублевого и 10 рублевого достоинства» и предложила разоблачить этих преступников. «Настоящему заявлению ея, — писал Малешевский, — была дана вера и ей выдано было, с разрешения г. министра финансов, 565 рублей, в том числе 65 рублей на путевые расходы и 500 рублей на покупку у сбытчиков фальшивых билетов». С того времени ни о самой доносчице, ни о проводимых