Это он помнит.

И сборы по Управлению — на венок.

И тех, кто добровольно вызвался его отнести… и оцепление на площади, где пришлось выстоять семь часов кряду… и саму эту площадь. Людей, пришедших поглазеть на представление, последнее представление великой Элизы.

Траурный кортеж.

Шестерик першеронов, черных, что уголь. Лафет с гробом. Цветы. Оркестр.

Речи.

…не саму смерть.

— Ты меня не слушаешь, — Тельма вздохнула и поскребла пальцем подлокотник. Кожа на креслах была сухой и потрескавшейся, как ее собственная. — Кто тебе сказал?

— Твой медведь. Там номер, а у меня знакомая, которая увлекается… хочет купить, к слову. Цену нормальную предложит. Но ты ведь не продашь?

— Нет, — она покачала головой. — Медведь… кто еще знает?

— Пока никто.

— Кохэн?

— Это его не касается.

Кивок.

И молчание.

Кто-то должен начать первым, вот только Мэйнфорд понятия не имеет, что положено говорить в таких случаях. Признать свою вину?

Вины за собой он не ощущал.

То дело… странный привкус выдохшегося пива. И холодного кофе, на поверхности которого появились маслянистые разводы. Усталость, застаревшая, накопившаяся. Сколько он был на ногах?

Дни и дни.

И ночи.

И если удавалось поспать час-другой, это было удачей.

Сила и та не пыталась вырваться, она держала тело, потому что иначе Мэйнфорд попросту отключился бы. А нельзя. Людей не хватало. Война закончилась, и Третий округ обрел новых хозяев. Правда, не все согласны были признать их власть.

…стрельба на перекрестке. И три девочки, случайные жертвы, которые так хотели жить, что переродились.

Тело, найденное в подвале. Личность не установлена. Оно и на тело не особо походило. Кусок мяса в ванне с известью. Чудом нашли до того, как известь разъела останки. Очередной висяк.

Родственники и очередные заявления. Пропала без вести… ушла и не вернулась… и вряд ли вернется, но этого говорить нельзя, в их глазах Мэйнфорд — последняя надежда. И серый мундир малефика перестает быть броней, способной защитить от чужого отчаяния.

Тогда он, помнится, догорал.

И догорел, наверное, если больше не способен сочувствовать ни жертвам, ни родичам. А вина… разве был он виноват?

— Зачем ты вернулась?

Не случайно. Конечно, нет, она ведь рвалась именно в его отдел.

— Мне нужна правда, — Тельма царапает кресло, вонзает короткие коготки в трещины, поддевает сухую кожу, дергает и сбрасывает на пол крашеные кусочки.

— Какая?

— А она что, разной бывает? — эта улыбка злая. Не улыбка даже, оскал. Предупреждение: осторожней, Мэйни, лед тонок, а в тихом омуте чужой души водится немало чудовищ. — Мне казалось, правда одна…

Да. Пожалуй.

Или нет?

— Ты и вправду не понимаешь? — она склонила голову набок. — Твой брат убил мою маму.

— Что?!

— Твой брат. Гаррет. Он убил мою маму, — спокойно повторила Тельма. — И от меня избавился. А ты помог это все прикрыть.

Она описала полукруг пальцем.

И крест сверху.

— Для этого тебя ведь и вызвали… странно, да? На Острове своя полиция. Но пригласили обычного малефика. Ты ведь и старшим не был. Просто штатный малефик из Третьего округа. Почему малефик, если в деле нет и следов магии? Никто не задался этим вопросом… — она водила пальцем по ранам на подлокотнике. — А если и задавались, то вы умели заткнуть особо любопытных…

— Все было не так.

…безумие.

Гаррет не стал бы убивать.

— Кто такая Тильза?

— А ты откуда…

Он осекся. Конечно. Откуда еще ей знать? Из его головы. Она хорошо покопалась в этой голове и… и злости не было. Нелогично. Мэйнфорд должен был бы разозлиться, а вместо этого… пустота.

И еще тоска.

Глухая, такая, что впору на луну выть.

— Любовница Гаррета. Она забеременела.

— И ты от нее избавился? — все то же спокойное любопытство, будто речь идет о вещах обыкновенных. Внимательный взгляд. И морщинки вокруг глаз. Усталость, которую Мэйнфорд чувствует. Собственное необъяснимое желание утешить эту женщину, которой утешение было не нужно.

— Нет. Я помог ей переехать. Другой город… и у меня есть племянница. Ей четырнадцать…

— Значит, это было до мамы.

Мэйнфорд мог бы добавить, что последние лет семь не видел ни Тильзу, ни племянницу. Что и до этого он не часто их навещал. Не из-за чувства вины, просто времени не хватало, да и тяготили их одинаково эти его визиты.

Тильза терялась.

Эрика дичилась и пряталась. Мэйнфорд оставлял чек и игрушки. Потом просто стал отправлять чеки. И еще открытки-поздравления, потому как принято было в обществе поздравлять друг друга.

А семь лет назад Тильза написала, что выходит замуж и супруг ее желает удочерить Эрику. В чеках, стало быть, нет нужды. Их собралось достаточно, чтобы Эрика получила образование. И на приданое останется. И вообще, она очень благодарна Мэйни за помощь и поддержку…

Он никогда не причинил бы вреда беременной женщине.

— До. Получается, что до, — Мэйнфорд протянул руку. — На. Сама взгляни… только… я действительно плохо помню то дело.

Тельма не спешила прикасаться.

Стесняется?

После того, что ей удалось увидеть сегодня… и вряд ли дело ограничилось Тильзой. И лучше не думать, что еще она узнала о тайнах Мэйнфорда. И что может узнать.

Устала?

Больше похоже на правду.

— Если ты…

— Нет, — холодные пальцы обхватили запястье, для чего Тельме пришлось наклониться. — Я… лучше рядом, а то неудобно. Ты не против?

Милая вежливость.

И он не против. Совершенно не против.

Мэйнфорд и подвинуться готов. Если уж делить память, то что говорить о диване? От нее приятно пахло его шампунем, и это было правильным настолько, что утомленный Зверь внутри решил подать признаки жизни. Вот уж не было печали.

— Он позвонил. Попросил помочь. Я… я поначалу не хотел. Не до того было. Здесь война, а у него… потом мама позвонила… и не только мне. Начальник приказал. Кто я такой, чтобы спорить с начальством? Но я бы не стал покрывать убийство.

Наверное, не стал бы.

Это не походило на убийство.

И не было убийством.

Не могло быть. Он помнит, как ехал, злой как собака. И кажется, задремал-таки в машине. Мэйнфорд совершенно не помнит, как попал на Остров. Только что машина остановилась. И Гаррет поспешил навстречу.