центральной трибуне, где она устраивалась рядом с вип-ложей и разглядывала не столько сумасшедший финишный спуск, сколько гостей праздника, среди которых было всегда немало известных футболистов, теннисистов, автогонщиков и киноактеров, но которые опять-таки не были в центре ее внимания, поскольку ее интересовали их пассии. Так что поездка заменяла жене Херманна подписку: «Я же смотрю, во что они одеты, на модный дамский журнал».

А друзья на лыжах, с рюкзаками, где в пледы были завернуты бутерброды и термосы с кофе и пуншем, заранее поднимались на самый верх, чтобы, немного спустившись по лесу (тропу им давно показал один из местных, пробраться к самой «маузефалле»), чтобы смотреть на отчаянный шестидесятиметровый полет почти сразу после старта[34]. Они не видели финиша, но громкоговоритель стартового домика (его было слышно из их укрытия) сообщал все результаты. Друзья, обернувшись в пледы, отмечали победными криками успехи соотечественников, пили кофе, пунш, запросто болтали со стюардами, зорко охранявшими от навязчивых туристов доступ к трассе, и немножко нетерпеливо ждали завершения соревнований. Это был самый классный миг их отдыха! Стюарды начинали собирать разметку ограждения, а друзья, упаковав рюкзаки, выходили на ледяную трассу, чтобы, пусть очень отдаленно, представить себе эмоции спортсменов. Они аккуратной «змейкой» (пунш есть пунш, а горы не прощают расхлябанности), частыми поворотами спускались по, казалось, почти вертикальным участкам трассы, чтобы на пологих, встав в компактную стойку скоростного спуска, отпустить лыжи и почувствовать себя немного чемпионами.

– «Штрайф»… – Херманн отхлебнул пенистого пива и надкусил крендель, – что мне там было делать одному? Я составил компанию жене на трибуне, и она была счастлива. Представляешь, в этом году там был сам Терминатор. Кушать-то будем?

– А давай просто возьмем еще холодной говядины с хреном и продолжим – пиво.

– Идет. – Херманн подозвал официанта: – Пару говядины с хреном, блюдо с травой, не забудьте добавить туда маринованный чеснок, и еще пива». Итак, что тебя интересует? Опять наш архив?

– В этот раз не только архив. Я вначале зайду в вашу библиотеку (у меня же есть карточка читателя) и покопаюсь там. А ты за это время сможешь кое-что подобрать мне из вашего архива.

– Ты когда хочешь прийти?

– Если можно, то в этот понедельник. У меня сейчас серьезный клиент, я все время сижу у него, так что только понедельник.

– В понедельник у меня утром «летучка», но если ты сейчас внятно сформулируешь, что тебе надо, то с заказом документов справится и моя секретарша. Так что понедельник – нормально.

– Более чем внятно. Подожди, давай все-таки «за встречу», – и Пе́трович поднял кружку.

– Нет, это ты подожди. За встречу надо не пиво, – и Херманн жестом подозвал официанта.

Друзья выпили по рюмке водки, закусили чесноком, и Пе́трович продолжил:

– Тебе что-нибудь говорит имя Фридрих Хиршбюль?

– Конечно. Он упал под поезд перед самым Рождеством. Он работал у нас.

– Да. Так вот, он перед своей смертью копался в ваших архивах. Как я помню, когда ты берешь для меня документы, то на обороте папки ты ставишь дату и подпись. Вот меня и интересует, что читал Хиршбюль перед смертью.

– Это несложно. Моя секретарша с этим справится. А почему тебя это заинтересовало?

– Пока я не могу тебе все рассказать. В общем, какой-то он был странный этот Фридрих Хиршбюль.

– Станешь странным после такой трагедии. Ты знаешь, что у него несколько лет назад погибла жена?

– Знаю.

– Он после этого стал очень замкнутым. Ни с кем не разговаривал, даже иногда не отвечал на приветствия. Но вдруг, представляешь, он берет за свой счет отпуск в конце ноября. Весь департамент удивился: случай из ряда вон выходящий, надо же, не стал ждать рождественских каникул. А из отпуска вернулся каким-то преображенным. С горящими глазами. Это все отметили. Он вдруг стал болтливым, разговаривал со всеми в столовой, в курительной комнате. Народ и обрадовался за него. И тут такой случай.

Вторые кружки уже подходили к концу, когда Пе́трович решил изложить главную просьбу:

– Да, вот еще что. Пусть твоя секретарша проверит в архиве, есть ли информация по одному благотворительному фонду. Зарегистрированному на острове Мэн.

– А что тебя интересует? Поставки?

– И поставки тоже. Но главное – его учредительные документы.

– Сведения о поставках она посмотрит. Это же наверняка какое-то медицинское оборудование. А учредительных документов точно нет.

– Ну, тогда хотя бы сведения о поставках. Может, там что-то проскользнет. А в Англию запрос никак сделать нельзя?

– У меня нет на это формальных оснований. Постой, ты помнишь парня с младшего курса, который клеился к моей сестре?

– Которому мы собирались набить морду?

– Да. Так вот, он объявился пару лет назад. Оказывается, он после учебы женился на англичанке, она здесь тоже училась, в медицинском. Уехал с ней в Англию и сейчас работает в тамошнем министерстве юстиции, в отделе правового обеспечения международной торговли. Он приезжал к нам в департамент на семинар. Мы с ним выпили, обменялись координатами. Я ему позвоню с домашнего в эти выходные. Он наверняка поможет.

– Здорово.

– Правда, это наверняка займет некоторое время.

– А я никуда не тороплюсь.

– Да, тогда вот еще что, – Херманн немного замялся. – Если он мне пошлет что-то по факсу, то у меня в департаменте возникнут вопросы. Могу я ему дать твой факс?

– Конечно, – рассмеялся Пе́трович. – Я же не успел набить ему морду.

Херманн посмотрел на часы.

– Ты торопишься? – спросил аудитор.

– Нет, но сегодня по телевизору «Моя прекрасная леди». Жена очень хотела, чтобы мы вместе посмотрели ее.

Ну что же, подумал Пе́трович, и мы не будем нарушать наших традиций. Пятница – женский день, и улыбнулся:

– Тогда давай на посошок.

Кролик

На лекцию Пе́трович опоздал. Они еще накануне договорились с Любляной, что поедут (им же по дороге) вместе. Но эта копуша так долго собиралась, что пришлось взять такси. И все равно опоздал. Взбегая по лестнице старинного дома (надо же, какое здание себе может позволить Университет искусств), запыхавшись (как там, у Кэрролла, белый кролик: Оh dear! I shall be too late!), Пе́трович постарался без скрипа открыть дверь и вошел в аудиторию[35].

Несмотря на субботнее утро, она была почти полной. «А ты пользуешься у артистов успехом», – подумал аудитор, глядя, как психиатр (ну точно – гусь, в том же самом шелковом пиджаке и «огуречном» платке) расхаживает по сцене. Пе́трович пристроился на галерке. Там было хорошо слышно, но все равно ничего не понятно. Очень научно. Даже слишком. Нет, все понятно – наукообразно. Аудитор уже привык