его постоянно отражалось недоумение. Казалось, он не понимает, каким образом он, такой тщательный и скрупулезный работник, очень для Германии полезный специалист, оказался в числе подсудимых.

– Очень хорошо, – сказал Мигачев, выслушав перевод, затем пристально поглядел на Волгина и протянул ему другой обрывок.

– «…Приказываю при отступлении всех боеспособных мужчин уничтожать, – принялся переводить Волгин, – предварительно использовав как живую силу для военных нужд…»

Тут он вдруг сбился и поднял глаза на Мигачева.

– Что? – невинно поинтересовался тот.

– Здесь подпись – Адольф Гитлер!

– Вот так! – подтвердил полковник. – Фюрер. Собственноручно. Ты понимаешь, насколько это важные документы, капитан?

Он обошел стол и приблизился к Волгину.

– Я получил сообщение: гитлеровцы прячут тут неподалеку, в горах, секретные архивы. Они спешно отступали, вот и зарыли коробки с приказами и прочие вещественные доказательства. А там не только гитлеровские директивы. Там еще и списки секретных агентов абвера, и досье на советских граждан, оказавшихся в Нюрнберге…

– На всех? – спросил Волгин.

– Не понял, – вскинул брови полковник. – Ты про что?

– Ну… – замялся Волгин, – там ведь может быть про моего брата…

Мигачев побагровел:

– Ты на службе или как?!

– Виноват, товарищ полковник.

– Давай со своим братом не отвлекайся! Может, его вообще здесь не было, в Нюрнберге, а ты всем голову морочишь.

– Он должен быть здесь, – сказал Волгин.

– С чего ты решил?

– Я доказательство нашел.

– Какое еще доказательство?

Волгин набрал в легкие воздуха и собирался сказать, что обнаружил свой портрет, написанный рукой брата, что на этом портрете Волгин похож на себя как две капли воды, не сравнить с рисунками, которые когда-то делал Колька и на которых Волгин видел уродливую карикатуру. Еще собирался сказать, что Колька окреп как художник, что рука его стала сильная, уверенная, мастеровитая.

Собирался сказать, но прикусил язык. Не станешь же исповедоваться, что единственное доказательство присутствия брата – картина в топорной раме – было потеряно в толпе на черном рынке, а сам брат, похоже, оказался в Нюрнберге не по делам службы. Полковник не поймет.

Мигачев внимательно наблюдал, как меняется лицо подчиненного в зависимости от одолевающих его мыслей.

– Ну… мне его еще найти надо, это доказательство, – в конце концов выдавил из себя Волгин.

– Вот найдешь, тогда поговорим, – отрезал полковник. – И хватит мне голову морочить. Личными делами потом заниматься будешь. Ты что, не видишь, что происходит на трибунале?..

Мигачев прошелся по кабинету, сердито хмурясь, затем вновь повернулся к Волгину. На лице его неожиданно возникло странное выражение, отдаленно похожее на растерянность, будто полковник и сам удивлялся тому, что сейчас скажет.

– Капитан, – после паузы произнес он. – Ты же умный человек. Сидишь на заседаниях, ты должен это видеть. Разве тебе непонятно, что происходит?..

– Виноват, товарищ полковник. Вы про что?

– Да про то, что ситуация становится непредсказуемой! Разбирательство может повернуть в любую сторону. Кто бы мог предположить, что у нас здесь после войны откроется линия внутреннего фронта?.. – Мигачев нервно потер ладони. – Защитники обвиняемых начали вести хитрую игру. Они запутывают судей, манипулируют фактами. Такими темпами, того и гляди, подсудимых оправдают. Есть силы, которые в этом очень заинтересованы, очень… А посему новые улики были бы как нельзя кстати. Сечешь, куда я клоню?

– Так точно. Очень кстати были бы улики, – согласился Волгин. Но куда клонил полковник, он пока не понимал.

– Хорошо бы их получить, – назидательно произнес Мигачев, будто отвечая на невысказанный вопрос Волгина. Взгляд его странно затуманился. – Но вот какая проблема: мы в американской оккупационной зоне, мы не можем действовать без согласования. Иначе может случиться большой международный скандал. Скандалы нам не нужны… А на согласование уйдет столько времени, что документы в итоге исчезнут без следа. Гитлеровское подполье тоже ведь не дремлет…

– А разрешите мне, товарищ полковник, – вызвался Зайцев. Он сидел за своим столом, копаясь в бумагах, но к разговору прислушивался. На последних словах Мигачева он вскочил и вытянулся в струнку.

– Чего?

– Поехать и все забрать!

– Отставить! – распорядился Мигачев, затем, обернувшись к Волгину, вкрадчиво произнес: – Капитан у нас – разведка, умеет действовать по-тихому. Умеешь? – пристально посмотрел он на собеседника.

– Умею.

– Вот и хорошо, – одобрил полковник. – Возьмешь солдат, помогут коробки грузить. И «Студебеккер». Нет, лучше не «Студебеккер». Бери что попроще. Не надо привлекать внимание. Тише едешь – дальше будешь.

– Слушаюсь.

– И моего водителя возьми, Тарабуркина. Он надежный. Правда, трепаться за баранкой любит, а так водитель он хороший.

Мигачев порылся в бумагах на столе и извлек еще один измятый клочок.

Это была самодельная карта, обозначающая дорогу в горах и место схрона, которое было помечено крестом.

– Вот тебе подмога. Разберешься?

– Так точно! – отозвался Волгин с юношеским каким-то, совершенно неожиданным для себя самого задором. – Разрешите выполнять?

– Разрешаю.

Отдав честь, Волгин строевым шагом вышел из кабинета. Он не мог скрыть радости – на лице его против воли лучилась улыбка. Только сейчас он осознал, как засиделся без дела. Без реального, важного, нужного дела. Задание Мигачева пришлось как нельзя кстати, даже если и заключалось оно лишь в том, чтобы доставить из лесу ящики с бумагами.

Зайцев с завистью поглядел вслед сослуживцу и горько вздохнул.

– Ну, а ты чего сидишь? – негромко поинтересовался Мигачев. Он уселся за стол, протер очки и поглядел на подчиненного сквозь толстые линзы. – Езжай с ним! Проследи.

Радостный Зайцев выскочил вслед за Волгиным.

* * *

«Полуторка» двигалась сквозь густой перелесок, переваливаясь с одного боку на другой. В кузове раскачивались шестеро солдатиков, посмеиваясь, подтрунивая и подталкивая друг друга локтями, когда машина подпрыгивала на ухабах.

Погода была отличная, и все они предвкушали приятную поездку.

Это были последние погожие деньки – время, когда природа прощается с уходящим годом и вот-вот впадет в зимнюю спячку. Листва уже почти облетела, но трава еще зеленела в лучах зрелого солнца, воздух был прозрачный, зябкий, но еще не студено-холодный, а бодрящий.

Час назад «полуторка» выехала из Нюрнберга и теперь, преодолев приличное расстояние, прибывала к месту, прозванному за свою живописность Франконкской Швейцарией. Здесь высились курчавые, поросшие густой растительностью скалы, а невдалеке, на горизонте, виднелась местная достопримечательность – гора Морицберг. Именно к ней и пролегал путь советской группы.

В тесной кабине «полуторки» непостижимым образом, упираясь друг в друга плечами, уместились трое. Зайцев с сосредоточенным видом поглядывал в окно, Волгин, расположившийся в центре, сверял дорогу с маршрутом на карте, а водитель Тарабуркин, пребывавший, по обыкновению, в превосходном настроении, болтал без умолку; впрочем, никто его не слушал.

Тарабуркина это обстоятельство поначалу не очень заботило, затем он все-таки решил обидеться. Он не привык, чтобы