левые активисты и студенты-демонстранты, а почти все слои общества{215}. Люди опасались слежки – как государственной, так и корпоративной.

Эти страхи иллюстрирует заглавная статья выпуска Atlantic Monthly за 1967 год, написанная Артуром Миллером, профессором права Мичиганского университета. В тексте жестко критикуется стремление бизнеса и правительственных учреждений централизовать и компьютеризировать сбор данных. Статья сопровождается замечательной иллюстрацией: Дядя Сэм неистовствует за пультом управления гигантского компьютера. В статье подробно рассказывалось об одной предлагаемой федеральной базе данных – Национальном дата-центре, который должен был сосредоточить личные данные в одном месте и присвоить каждому человеку в системе уникальный идентификационный номер.

Миллер предупреждал, что такая база данных серьезно угрожает политической свободе. После запуска она неизбежно будет расти и постепенно охватит все стороны человеческой жизни:

Современный компьютер – нечто большее, чем хитроумная индексирующая или счетная машина или миниатюрная библиотека; это краеугольный камень новых средств связи, чьи возможности и последствия мы только начинаем осознавать. В обозримом будущем компьютерные системы будут связаны вместе посредством телевидения, спутников и лазеров и мы начнем передавать большие объемы информации на огромные расстояния за ничтожно малое время…

Само существование Национального дата-центра может вдохновить некоторых федеральных чиновников на использование сомнительных методов слежения. Например, оптические сканеры – устройства, способные с фантастической скоростью читать различные виды шрифтов или почерка – могут применяться для контроля за нашей почтой. В результате подключения их к компьютерной системе считанная сканером информация сможет быть преобразована в понятную для машины форму и добавлена к досье человека в Национальном дата-центре.

Затем, благодаря сложному программированию, можно будет нажатием одной кнопки получить досье на всех, кто переписывался с объектом слежки, и пометить их соответствующей записью, скажем, «общается с известными преступниками». В результате человек, просто обменявшийся рождественскими открытками с тем, чья почта проверяется, может сам оказаться под наблюдением, или его не возьмут на работу в госучреждение, или откажут в государственной субсидии либо другом виде помощи. Он был помечен непроверенной, безличной и ошибочной компьютерной записью – «общается с известными преступниками» – и теперь бессилен исправить ситуацию. Более того, он, вероятно, даже никогда не узнает о существовании такой записи{216}.

Журнал Atlantic Monthly был не одинок. Многие газеты, журналы и новостные телепрограммы той поры пестрят сообщениями о росте централизованных баз данных (или «банков данных», как их тогда называли) и предупреждают о том, какую опасность они таят в себе для демократического общества.

В эти пугающие времена разоблачительная статья Кристофера Пайла произвела эффект разорвавшейся бомбы. Новость о CONUS Intel была на первых полосах. Последовали протесты и возмущенные редакционные статьи, эта тема не сходила с обложек крупных американских журналов. Телевизионные каналы подхватили эстафету и провели собственные тщательные расследования. Были даже запросы в Конгресс с требованием разобраться в сути обвинений{217}.

Самое напористое расследование провел сенатор Сэм Эрвин – демократ из Северной Каролины, лысый, с густыми бровями и обвисшими, как у бульдога, щеками. Эрвин имел репутацию умеренного демократа-южанина: он систематически отстаивал «законы Джима Кроу», сегрегацию жилья и школ и боролся против равноправия женщин. Его часто называли расистом, но сам он считал себя сторонником строгого соблюдения Конституции. Он ненавидел федеральное правительство, а значит – и внутренние программы наблюдения{218}.

В 1971 году сенатор Эрвин организовал ряд слушаний по разоблачениям Пайла, а также обратился к самому Пайлу за помощью. Первоначально расследование касалось только армейской программы CONUS Intel, но очень скоро оно охватило гораздо более масштабную проблему – распространение правительственных и корпоративных компьютерных баз данных и систем слежения{219}. «Эти слушания были назначены по той причине, что из жалоб, полученных Конгрессом, стало очевидно, что американцы из самых разных слоев озабочены ростом количества правительственных и частных записей об отдельных лицах, – сообщил Эрвин Сенату в своем эффектном вступительном заявлении к расследованию. – Они обеспокоены усиливающимся сбором информации о них, информации, которая этих сборщиков не касается. Создается огромная телекоммуникационная сеть, в которой компьютеры ежедневно передают данные со всех концов страны… Опираясь на помощь системных аналитиков, правительства штатов и местные власти придумывают способы, как соединить свои банки данных и компьютеры с федеральными, а федеральные чиновники стараются инкорпорировать данные штатов и муниципалитетов в свои информационные системы»{220}.

Первый день слушаний (которые получили название «Федеральные банки данных, компьютеры и Билль о правах») привлек очень большое внимание СМИ. «Сенаторы рассматривают угрозу „диктатуры досье“» – гласил заголовок на первой странице New York Times, где также была размещена вторая статья – о бомбардировках в Лаосе, проведенных южновьетнамской армией{221}: «Частная жизнь среднестатистического американца является объектом 10–20 личных досье в архивах и компьютерных банках данных правительственных и частных агентств… Большинство американцев имеют лишь смутное представление о том, насколько пристально за ними наблюдают».

Следующие нескольких месяцев сенатор Эрвин с пристрастием допрашивал верхушку Пентагона об этой программе, но встречал упорное сопротивление. Представители министерства обороны тянули время, игнорировали просьбы о привлечении свидетелей и отказывались рассекречивать документы{222}. Сначала эти конфронтации вызывали лишь мелкое раздражение, но постепенно переросли в настоящий скандал. Сенатор Эрвин пригрозил публично осудить программу слежения армии как антиконституционную и использовать свои полномочия по вызову свидетелей и сбору доказательств, чтобы законным путем принудить Пентагон дать показания, если его представители и дальше будут отказываться сотрудничать. В конечном итоге сенатору Эрвину удалось пролить свет на масштабы имевшегося у военных компьютеризированного аппарата внутреннего слежения. Его комиссия выяснила, что армия США ведет очень активную разведывательную деятельность внутри страны и что она «развернула обширнейшую систему для мониторинга практически всех политических протестов в Соединенных Штатах Америки». В стране насчитывалось свыше 300 «центров документации», многие из которых хранили более 100 тысяч карточек на «людей, представлявших интерес». К концу 1970-х годов в одном национальном центре военной разведки было 25 миллионов файлов на отдельных лиц и 760 тысяч файлов на «организации и инциденты». В этих файлах было полно пикантных подробностей (сексуальные предпочтения, внебрачные связи и особенно – предполагаемые гомосексуальные наклонности), никак не связанных с официальной целью – сбором улик о возможных контактах людей с иностранными правительствами и их участии в преступных заговорах{223}. И, как установила комиссия, разведывательное командование сухопутных войск имело несколько баз данных, способных сверять эту информацию и устанавливать отношения между людьми и организациями.

Комиссия сенатора Сэма Эрвина подтвердила еще кое-что: программа слежения армии была прямым продолжением более общей американской стратегии противоповстанческой борьбы, разработанной для зарубежных конфликтов, но незамедлительно примененной на внутреннем фронте. «Офицеры, работавшие