сильных руках, о крепком теле, о губах, что оставили следы. Вон даже на руке один и я тут же его закрываю одеялом.

— Нормально все, мам, не переживай. Завтра же понедельник, схожу в банк, надеюсь, к концу недели отправлю тебя на лечение.

— Ты уверена, что готова взять на себя такую ответственность? Знаешь, я тут в новостях смотрела о черных коллекторах.

— Мам, ну хватит телевизор смотреть. Ну я же пойду в нормальный банк.

— Ой не знаю, дочь. С твоим везением не удивлюсь, если вместо банка там будет поддельный шатер.

— Ты меня совсем за идиотку держишь.

— Ну не то чтобы…

— Ну спасибо. Мам, дай я посплю, ладно?

— Конечно, девочка моя. Я люблю тебя.

— Я тебя тоже, мам, — отвечаю уже в пустоту, достаю телефон и, сама не знаю зачем, ищу фотографию Распутина. Как будто я не помню его лица, как будто не знаю формы его губ. Жаль, что я вчера так поздно уснула. Жаль, что не попробовала все, о чем читала и смотрела. Тело вибрирует, тело словно напрашивается на продолжение, но слава Богу, есть мозг, который точно не даст телу совершить глупость и начать, например, намекать боссу на продолжение. Понятно же, чем это закончится. Вечером сижу тружусь над макетом вертолета, чтобы хоть немного отвлечься, когда получаю электронное письмо. От босса. Дыхание перехватывает, по коже мороз. Зачем он пишет? Ему заняться нечем?

Он присылает мне проект моего вертолета, полностью одобренный. Сначала охватывает радость, а потом дурацкая мысль, что это все из-за тех мгновений вместе. Возможно, это просто плата за приятные ощущения. А с другой стороны— вряд ли бы такой человек, как Распутин, стал бы запускать проект каждый раз, когда ему кто-то угодит. Тогда его бы фирма так не процветала.

Отвечаю коротким

«Спасибо» и вырубаю ноутбук. Радость хоть и плещется. Но где-то на дне. Не стоило с ним спать. Тогда я была бы уверена, что оценили мою работу, а не умение раздвигать ноги. То есть может произойти то, чего я больше всего боялась. А если кто-то узнает про наши отношения, пусть даже разовые, то клейма — насосала мне не избежать.

А я не для того училась, чтобы ходить с позорным пятном на репутации. Мне хотелось самой, по заслугам. И может быть, так оно и есть, но правды я уже не узнаю. Потому что точно не спрошу. Это спровоцирует неловкий разговор о ночи, которую нужно забыть. Поскорее, иначе предательское тело начнет тянуть меня к тому, кто стал его первым владельцем.

* * *

Утром я долго перед зеркалом, репетирую маску равнодушия, которую собираюсь носить теперь всегда. Никаких глупостей, никаких улыбок и случайных касаний. Только работа, только рабочие отношения. И я очень надеюсь, что Распутин будет вести себя соответствующе. И возможно совсем скоро заведет себе красивую женщину на место Августины. Эта мысль кольнула болью в груди, но я отметаю это дурацкое ощущение. Я только порадуюсь за него и за нее. Потому что каким бы не был Распутин, любовник он первоклассный. Прямо как я помощница.

Одеваюсь я сегодня с особой тщательностью. Никаких не даю себе вольностей. Пучок, убранные волосы, ни капли макияжа, длинная в пол юбка и блузка с пуговками под горло. Ничего лишнего, ничего сексуального. Идеальная работница, которая вряд ли вызовет хоть какую-то жажду, кроме кофейной.

Мама, если и удивляется моему вернувшемуся образу заучки, то вида не подает и лишь желает удачи. Да уж, она мне сегодня понадобится.

В лифте поднимаюсь, чувствуя, как натягиваются нервы с каждым этажом. Они как натянутые струны, что вот-вот порвутся. Но меня отпускает, когда замечаю, что кабинет начальника пустой. Значит, у меня есть еще час или два, чтобы подготовиться. Я начинаю с обзвона начальников отдела, напоминаю о совещании. Готовлю конференц-зал, ставлю воду, готовлю чай. И все это время прислушиваюсь, словно вор в чужом доме. Не могу расслабиться ни на секунду, а когда слышу звон приехавшего лифта и вовсе роняю несколько бутылок на пол. Руки дрожат, ноги тем более. Я же репетировала. Маска. Маска. Раз, два, три.

Начальник с иголочки заглядывает в конференц-зал, обводит приготовления и поднимает на меня взгляд. Я забилась в углу, но надежда, что меня не заметят, увенчалась полным провалом. В его взгляде стальное тепло, как расплавленный металл, который топит и меня. На губах играет усмешка, когда он оглядывает мой наряд.

— Зайди, Маш. Разговор есть.

Все внутри кричит, паникует, внутренности в узел сворачиваются. Все не так должно быть, не так.

Маш? Почему не Мария Викторовна. Почему он не делает вид, что ничего не произошло. Это же так просто. Просто сделать чертов вид, а он так смотрит, словно уже раздел меня и ласкает прямо на этом столе.

— Хорошо, Арсений Ярославович.

Он бросает насмешливый взгляд и уходит, оставляя меня собирать себя по частям. Что за разговор? О чем мы, черт возьми, будем разговаривать!

Глава 22

Я не из пугливых. Ну то есть я никогда не боялась прийти на ковер к директору и всегда могла объяснить свое поведение или, в конце концов, над собой посмеяться. Ну руки из жопы, ну неуклюжая, что теперь, не вешаться же мне из-за этого. И, наверное, впервые за всю мою жизнь мне вдруг становится страшно заходить в кабинет начальства. С одной стороны — не съест же он меня, а с другой… Обвинит в распутстве?

Скажет, что я намерена его соблазнила. Самое ужасное будет, если он просто вышвырнет меня на улицу, потребует написать по собственному. Да, этого я боюсь больше всего, потому что мне нравится моя работа. Мне нравится коллектив, и даже некоторые завистливые взгляды скорее держат в тонусе, чем напрягают. Мне нравится даже чертов бесшумный лифт, к которому я привыкла.

Охранники на входе, нереальный вид из окна, возможность создать что-то свое, идеальное, ни на что не похожее…

Предчувствие беды не отпускает, колени слабеют. Зря я с ним переспала. Ну зудело у меня, ну хотелось его потрогать. Ну потрогала бы манекен в магазине, зачем было на начальника-то набрасываться!

Я стучу в дверь, впервые, блин, за все время работы и, когда слышу короткое «входи», толкаю ее, впервые она кажется мне тяжелой.

Прохожу вперед на негнущихся коленях, ловлю на себе внимательный взгляд. Он разглядывает мой внешний вид с усмешкой, а я как идиотка вспоминаю, что вчера была совершенно обнаженной перед ним. Какой-то дикой, жадной, словно за