одну ночь хотела возместить то, что в свои двадцать шесть оказалась девственницей.

— Ярослав Распунович, то есть Распутин Арсеньевич… — он поднимает брови, а я вздыхаю. Спокойно. У него даже плети в руках нет. Больно не будет. — Чего вам, Арсений Ярославович.

В его насмешливом взгляде плещется четкое «тебя», но это лучше игнорировать. Он уже получил то, что хотел. И я получила. И мне точно больше не хочется дуть в трубку мира или играть на кожаной флейте. Если даже хочется, я ему об этом не скажу…

Сегодня он как обычно великолепен. Только зачем-то расстегнул пиджак и верхние несколько пуговиц. Теперь я могу разглядеть небольшой участок волосатой груди.

Раньше я всегда думала, что волосатая грудь у мужика это фу. Но у босса волоски мягкие, шелковистые, везде, черт возьми, потому что вчера я почти их не ощущала, только стальную силу, что поглощала меня с каждым толчком.

Молчание затягивается, и я уже стою, переминаясь с ноги на ногу, чувствуя явный дискомфорт между ног. Лучше бы надела брюки. Да, в брюках было бы лучше.

— Ты уволена.

Как выстрел в голову. Удар в грудь. Как битой по голове. Он же шутит. Да? Это не может быть правдой.

— Что? Вы шутите? — это просто дурной сон. Он не может так со мной поступить. Мы же договаривались. Он обещал. Вроде бы…

— Нет. Я не смешиваю секс и работу. Так что сегодня переезжаешь ко мне в квартиру и занимаешь место предыдущей любовницы.

Моя челюсть разве что не падает на пол, насколько я в шоке от наглости босса. От его вседозволенности. Он просто поставил меня в ряд с теми, с кем делил постель? То есть я теперь должна исполнять роль Августины? Может мне еще одеваться, как она? Говорить так же манерно?

Из недр сознания такая злость рождается, такая обида, что паника и страхи отступают и превращаются в ядовитые слова.

— Давайте будем считать, что я переспала с вами в рамках благотворительной акции — Реабилитация престарелых боссов.

Он встает, вжимая кулаки в стол.

— Престарелых? Мне тридцать два.

— В любом случае я не считаю, что один короткий, незначительный половой акт может помешать нам и дальше работать вместе.

Да, вот так. Сделать вид, что ничего не было. Секс, господи. Да там и вспомнить нечего. Какие-то непонятные телодвижения вперед-назад, пара стонов. Совсем скоро я и мое тело забудут об этом.

— Если это все, то я пойду готовить совещание… — говорю и иду к выходу, но не успеваю открыть дверь, как ее закрывает тяжелая рука. Прямо передо мной, с длинными пальцами, которые вчера купались в моей слюне, в моей смазке.

Руки, которые удерживали на весу мое тело, пока я задыхалась под оглушительным оргазмом. Сволочь, какая же он сволочь! Ненавижу его. И запах этот, который прямо сейчас душит и пошевелиться не дает. Мне нужно оттолкнуть его, просто сделать над собой чертово усилие, но стоит его губам коснуться обнаженной шеи, как мысли разлетаются, а тело разрывает от силы эмоций, которые он в меня вбивает каждым словом.

— Сейчас мы проверим, насколько незначительным был половой акт…

Он разворачивает меня к себе, просто сминает губы в поцелуе, не давая даже опомниться.

Я планирую его оттолкнуть, вот прямо сейчас, а в итоге просто хватаюсь за полы пиджака, и сама его стаскиваю, окунаясь с порок, которым он меня пленил.

Его проворные пальцы уже вытягивают рубашку из юбки, его чертовы губы не дают даже вздох сделать, пожирая мое дыхание. Его язык вступил в схватку с моим.

Но я уже капитулировала. Просто отдалась на милость победителя, сама прижимаясь к нему всем телом, сама срывая с него излишки одежды, лаская тугое, поджарое тело. Тридцать два, да уж, он далеко не старик. Особенно там, где сейчас упирается в мой живот.

Его наглые руки уже задирают мне юбку, царапая голые ноги, сжимают задницу, разводя половинки в стороны, касаясь дичайше влажной промежности.

— Пиздец ты мокрая, Маш.

— Замолчи, — прошу с мольбой, сама касаясь его губ, сама запрыгивая на его талию, как на шест, стягивая ноги за спиной.

Он плотно прижимает меня к двери, продолжая жалить губами шею, щеки, ключицы. Задирает рубашку и просто вгрызается в торчащие колом соски. Они словно изголодались по ласке. Требуют больше, сильнее, больнее. Распутин сминает мою задницу, прикусывает сосок, заставляя тело дрожать и извиваться.

В висках пульсирует, по телу прокатываются волны наслаждения, мурашками расползаясь по позвоночнику, к самому источнику. Между ног сильно тянет. И словно зная об этом, Арс добавляет огня, просто касаясь через ткань самой чувствительной точки.

Меня подбрасывает словно на волнах, я пищу, цепляясь за его шею, царапаю кожу ногтями.

— Арс, господи… Сделай что-нибудь.

Он отрывается от терзания моих сосков, его взгляд дикий, расфокусирован. Он снова толкается языком в мои губы, одной рукой удерживает, а другой бренчит ремнем.

Да-да, быстрее. Господи, как же хочется снова ощутить его в себе.

Сама тянусь между телами, обхватываю сухую твердую плоть под его гортанный тихий рык. Я уже не соображаю, просто тяну его на себя, откидываю голову, прикусываю собственные губы, пока Арс пристраивается.

Отодвигает полоску трусиков, что впиваются мне в кожу, и гладит головкой ноющую плоть.

Он прижимается лбом к моему, втягивает носом воздух, а потом проникает головкой между влажных складок. Я вся подбираюсь, часто дышу, чувствую, как сердце барабанит в грудную клетку.

Он медлит, словно раскачивается. То проникает немного, то совсем оставляет меня подыхать от ощущений. Сама пытаюсь стать ближе, но он словно дразнится. Тогда я злюсь, кусаю его за губу, впиваю ногти ему в кожу. Он рычит и толкается в меня на полной скорости, не жалея, не щадя.

Я вскрикиваю, врезаюсь в его зрачки своими, пока он выбивает стоны своими каменными бедрами. Один, второй, третий. Без остановки, без передышки, словно чертов конвейерный механизм в цехе, выдавая идеально ровные детали.

Я лишь взлетаю на каждый толчок, чувствуя, как моя грудь раскачивается в такт.

Ноги, руки затекают после продолжительной скачки, и я чувствую, что мы замедляемся, движения внутри меня становятся жесткими, но размеренными. Но это лишь чтобы донести меня до самой ближайшей поверхности. И вот я уже на диване, в совершенно неприличной позе. Закидываю ноги ему на плечи, пока он снова наращивает темп, мучая то мой припухший рот, то мои саднящие соски. Он удерживает мои ягодицы в плену, не давая мне даже малейшего шанса на шевеление. Остается только лежать прижатой бетонной стеной,