Когда слова, произнесенные лидером, приводят в волнение толпу, когда голос обращается к массе, где индивидуумов больше не существует, тогда этот голос действительно становится голосом власти. Механизмы сохранения личности перестают существовать. Четыре инстинкта завладевают коллективом и поджигают порох, и запалом для него служит голос власти. Для того чтобы вызвать эту реакцию толпы, необходима очень мощная харизма, почти на уровне гипноза. В самом деле, голос захватывает, гальванизирует каждого человека внутри группы, придает ему силу. Эта сила умножается, растет. Толпа превращается в стаю, в чудовище, которое захлестывают эмоции: это Халк с удесятеренной мощью и отсутствием разума…

Голос лидера становится наркотиком, источником удовольствия. Он запускает секрецию адреналина и дофамина. Эта извращенная и тщательно скрываемая наркотическая зависимость стремительно растет, а толпе требуется увеличить дозу. Но всегда ли наш голос принадлежит нам? Это не совсем так, если верить Монтеню: «Слово наполовину принадлежит тому, кто говорит, и наполовину тому, кто слушает». Голос лидера управляет другими, но и сам отравляет лидера. Такое впечатление производил Фидель Кастро с его нескончаемыми речевыми потоками.

В нашей памяти еще сохранился истерический голос Гитлера, который исходил оргазмическими воплями (его голос – это его фаллос) и подстегивал инстинкты страха и борьбы – основу самосохранения личности. Часто думают, что у него был визгливый голос, но это не совсем так: у него был скорее тенор, с возрастом тяготеющий к баритону, как у большинства мужчин. Когда он обращался к толпе, то говорил в так называемом «головном регистре» – голосом, почти невыносимым для слуха, и тоном выше, чем обычно. Каждая фраза причиняла слушателю психологическую травму, пока не наступал момент, когда его воля была парализована и он, побежденный, смирившийся, подчинялся голосу тирана. Это пограничное, почти шоковое состояние и даже боль сознательно вызывались и поддерживались голосом, и голос Гитлера как средство манипуляции – самый яркий тому пример.

Как существует цветовой код телевизионных каналов, так же существует голосовой код радиоканалов: с первых же слов мы понимаем, что находимся на той или иной волне. Эти радиоголоса выбираются в результате настоящего кастинга, сравнимого с кастингами домов моды Диора или Шанель.

Между голосами простых смертных и голосами лидеров есть общие точки, сходство, их объединяют общественные нормы в использовании слов и даже самого голоса. Код нашего голоса – наша визитная карточка. Как маркер социальной среды, коды позволяют людям одного круга признавать друг друга. Голос создает свои собственные коды, существует «окультуривающая» сила голоса. Внешний слой голоса меняется, подобно вспаханной земле. Культура и географическая среда играют в этом ведущую роль.

Когда человек лжет, психологическое напряжение вызывает неконтролируемое напряжение голосовых связок, и голос повышается. Пропадает гармония между голосом и жестами. Слова говорят одно, жесты – другое. Это зрелище мгновенно вызывает у слушателя бессознательное неприятие речи. Такое редко встречается в среде политиков. Однако их манеры говорить разнятся: в Национальном собрании можно поиграть голосом, тогда как на рынке в Сен-Мало необходима искренность, иначе расправа будет суровой и скорой.

Голос часто отражает социокультурную среду говорящего, но также и то, что хотят услышать другие. Я поясню: «профессиональный» голос – на самом деле не настоящий голос человека, а «взгляд на голос», который должен, с точки зрения профессионала, сложиться у тех, кто его слушает. Своим настоящим голосом человек говорит только сам с собой, и он единственный, кому ведома реальная власть его голоса.

Интересно отметить, что чем больше женщин занимают ответственные посты, тем ниже становится частота их голосов. Она упала на 3–4 тона, что эквивалентно примерно 50 гц за пятьдесят лет. Голос стал более теплым. Эволюция голоса произошла не потому, что у женщин была цель заставить себя слушать, как утверждают некоторые, зная, что низкие голоса переносятся лучше, чем высокие; это главным образом результат того, что сам мир изменился. Пронзительный и резкий голос Арлетт Лагийе, заявившей в 1974 году: «Я – женщина и не боюсь выставлять свою кандидатуру на пост президента этой мужской республики», не вызвал бы симпатии в 2017 году.

Первое правило – уметь контролировать свой голос. Вспомните Сеголен Руаяль: «Я вовсе не нервничаю, месье Саркози!» В эту минуту она потеряла все шансы.

Контролю над своим голосом можно научиться. Чем выше и напряженнее голос, тем он неприятнее, тем больше действует на нервы; чем голос ниже, тем он мягче, и чем тише, тем больше внушает доверие. Он не атакует барабанные перепонки; слушая его, ощущаешь гармонию и комфорт. Голос – это звуковые частоты, сила, гармония, ритм и паузы.

Даже у лидера код голоса может меняться: обращается ли он к журналистам или к своим сторонникам – его речь будет разной. Будь то юристы, врачи, политики или реперы, крайне важно знать код группы, чтобы коммуницировать с ней.

Леон Шварценберг, выдающийся онколог, которого я близко знал, когда был молодым ассистентом в Вильжюиф, всего две недели возглавлял министерство здравоохранения. Он не знал кодов политических речей, дипломатии, зато имел собственный код – «честная медицина». Он полагал, что лучше всего быть откровенным и всегда говорить только правду. Его слова были адресованы в основном больным, а не политикам или партиям. Надо признать, что этот код ученого, гуманиста, даже если у него есть свои правила, также имеет ограничения.

Министр по делам городов Бернар Тапи, личность совсем иного рода, всего несколько месяцев назад вошел в привилегированный круг министров. Он также придерживался правила говорить правду, в его случае – «говорить как Гаврош», то есть изъясняться на уличном жаргоне. Социальный код его голоса был слишком заметным, а потому нравился не всем.

В этих примерах с самыми разными личностями код разговорного голоса вменяет в обязанность знать собеседника – в самом широком смысле этого слова. Если я знаю код, я чувствую себя своим в группе и другие признают меня членом группы. Я чувствую себя под защитой, также защищен и образ лидера, который я создаю. Сегодня больше, чем когда-либо, встречают не по одежке, а по голосу. Голос становится атрибутом клана, он указывает на принадлежность к господствующей группе. Сильвио Берлускони свысока смотрел на Бернара Тапи, эти двое щедро обогатили СМИ современными методами манипулирования массами, к тому же «оба они являлись специалистами в области воздействия на коллективное бессознательное в период кризиса», как сказал о них один журналист газеты Le Point в 1994 году. Однако Берлускони, в отличие от своего оппонента, отлично знал политический код, поскольку принадлежал к избранному кругу.

Голос политика должен быть услышан всеми слоями населения. Он должен быть понятен всем, независимо от социального статуса, образования и интеллектуального уровня.

Но голос соответствует также универсальным кодам: послушайте речь Чарли Чаплина, который пародирует Гитлера в фильме «Диктатор». В ней нет ни слова по-немецки, вообще нет никакого языка, нет ни синтаксиса, ни какого-нибудь смысла. Есть только музыка, просодия. Мы слышим якобы слова, паузы, резкие перепады интонации, вопли, которые производят полное впечатление связной речи. Мы слышим здесь код голоса диктатора.