Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Судоплатов прислонился к парапету беседки, одёрнул гимнастёрку, сдвинул на затылок фуражку… Огляделся…
— Погода-то какая стоит, а Серёжа? — неожиданно не в тему спросил он. Котов опустился рядом на скамейку беседки.
— Есть такое дело… Бабье лето скоро… Говорят, так простоит аж до ноябрьских…
— А в тридцать шестом, в Каталонии, тогда дожди были…
— И духота, — буркнул Котов, хмурясь… Он не любил вспоминать поражения. Особенно такие…
— Вижу, вижу… Помнишь. Так вот, чтобы подобного провала не случилось в Аргентине, готовь своих ребят по полной. Мы не имеем права на ошибку, второй попытки нам никто не даст. По нашим сведениям, американцы уже включились в игру, с их стороны работает команда профессионалов из ЦРУ. И среди них есть штатный «ликвидатор» высокого класса. Так что смотрит там в оба, Кот. И — удачи вам.
— Спасибо, товарищ генерал-майор, Павел Анатольевич…
Судоплатов тяжело поднялся, протянул майору широкую ладонь.
— Рисковое дело ты задумал провернуть, Серёжа, ох, рисковое… Но я — на твоей стороне. Главное — ребят сбереги. Если там станет совсем плохо, бросайте на хрен всё и уходите по любому из проработанных вариантов. Вы — первые, за вами придут другие и докончат дело. Но им уже будет легче, благодаря вам и вашей работе. И… с Богом!
Майор крепко пожал протянутую руку и долго смотрел вслед кряжистой фигуре «гения диверсий», как в своём кругу разведчики называли Павла Анатольевича. И думал, что для начала в Аргентину нужно ещё попасть…
Буэнос-Айрес, Аргентина. Сентябрь, 1950 год.
Свинцовые волны океана набрасывались на песок пляжа и пенными языками слизывали выброшенные ранее ночным штормом водоросли. Вёрткие чайки сноровисто сновали между потоками воды, выискивая только им известные лакомства, оставленные на холодном песке океаном. Время от времени скандальные птицы начинали истово кричать, устраивая драку за добычу, и тогда в пёстром комке сходились десятки горластых участников этой внезапной потасовки.
Он не любил чаек, ещё в детстве читал у кого-то, что эти птицы — души не вернувшихся из плавания, погибших в море матросов. Это тогда так запало ему в душу, что и сегодня, на склоне лет он не изменил своего отношения к этим визгливым пернатым.
Осень здесь, в Юном полушарии, выдалась нынче приятной, чем-то напоминающей ему столь любимую Европу. Мягкий климат, редкие дожди, нет той свойственной, например, старой Англии, промозглости. Да и что говорить, по здешним меркам это ведь весна, начало новой жизни, расцвет всего живого.
Он сделал лёгкий мазок на холсте, слегка подправляя светотень на омываемом волной валуне. Чуть прищурил левый глаз, приглядываясь… Нет, верно говорят, талант либо есть, либо его нет. Мастерство с годами только крепчает, как доброе вино. Он не брал в руки кистей почитай уже лет двадцать, ну, может, чуть меньше. А поди-ка, картина получается вполне себе… Да, достойная работа, которую не грех выставлять даже в мадридском Прадо… Особенно, если предположить, кто её автор…
Он беззлобно захихикал, поправляя кашне на испещрённой старческими морщинами шее, закашлялся, прикрывая рот сухощавой ладошкой, смахнул с глаз непокорную седую чёлку, надвинул поглубже на брови мягкий чёрный фетровый берет.
Внимательный Отто тут же протянул ему крышку от термоса, в которую уже был налит горячий глинтвейн, предусмотрительно захваченный охранником из дома. Он благодарно кивнул, маленькими глоточками стал, смакуя, пить обжигающий напиток. Смотри ж ты, уж на что эти островитяне — никчемная нация, но иногда умеют нечто полезное сотворить. А с другой стороны, кому как не англичанам изобретать такие напитки с их вечно промозглым климатом? Никчемная нация! Спрятались за своим Проливом[38] от доблестной германской армии, отгородились армиями русских и теперь пожинают плоды победы. Ну, как им кажется… Победы…
Он отложил кисть, всмотрелся в бескрайнюю даль океана, словно стремясь за завесой серых туч у горизонта разглядеть далёкую Германию. Не ту, растерзанную на протектораты «союзниками», а другую, Германию его юности, страну Шиллера и Гёте, великого Шиллера и гения Бисмарка. Он читал газеты, и знал про разделение его родины на Западную и Восточную. Одна легла под коммунистов, поправ извечные ценности. Другая не менее истово отдалась американцам с англичанами. Две проститутки на одном пространстве… Он невесело усмехнулся… Мало кто знал, что тогда, в сорок пятом, он был на шаг от обладания самым мощным оружием в мире. Нет, не американцы, а он, его люди первыми запустили широкомасштабные работы по исследованию ядерной цепной реакции. И одному только Богу известно, чего стоило русским и американцам направить германских физиков по ложному пути, убедив, что работа над атомной бомбой на тот момент бесперспективна! Результат?
Теперь Оппенгеймер и его ребята — Ферми и Бор — на коне, они совершенствуют своё детище в лабораториях Лос-Аламоса, а он — секретный пенсионер в забытой Богом стране, рисующий свои картины на берегу Атлантики под присмотром заботливого Отто…
Но кто сказал, что все закончено? Да, сегодня в мире две ядерные державы рулят геопорядком: Америка и Советский Союз. Ядерная дубинка — весомый аргумент в спорах. Но когда-то Бенито Муссолини, старый приятель местного диктатора Перона, часто повторял девиз гарибальдийцев девятнадцатого века: «Morte alla Francia, Italia anela[39]!». И что? Франция подписала капитуляцию в Компьенском лесу летом 1940 года, а Италия стала одной из трёх стран Великой Оси, сверхдержавой своего времени. И наплевать, что коммунисты при поддержке этих богомерзких евреев-банкиров из Америки и Англии сумели одержать верх! Он-то знал истинное положение дел и цену этой «дружбе» и «воинскому братству». Свой тух в кармане он сумел не только сберечь, но и благополучно вывезти из догорающей в пожарах войны Европы сюда, на дальний берег.
Он смотрел слезящимися глазами вдаль. Где-то там, за гребнями чёрных волн, лежала его Родина. Попранная сапогами вражеских солдат, растоптанная полчищами иностранных армий. Разрушенная и с трудом возрождающаяся из пепла. Но там ещё остался и его народ, которому