его амбиционные устремления Владимира Андреевича, Всеволода Сергеевича, Юрия Васильевича следующее общее авторитетное, разное по форме выражения суждение «пробившихся и реализовавшихся» академиков:

– Нет ничего занятней и интересной в повседневной научной жизни исследователей, как дух борьбы за авторитет лидеров и их актуальности направлений научно-исследовательских работ, практического выхода…

Всё это странно корреспондировалось с ухудшением положением страны Советов, катящейся в пропасть, к уничтожению, исчезновению, разделению на кровоточащие части, тем более, были и голоса, что и академию надо уничтожить или, в компромиссном варианте, кардинально реформировать… Вот к чему в катящейся в пропасть стране наивные несерьезные разговоры об академическом признании: «Кто о чем, а вшивый про баню, у кого чего болит, тот о том и говорит». Но ведь интересно, кто еще даст такую любопытную конкретику, с незамыленным глазом и острым взглядом изнутри исследовательского процесса?.. Ибо не принято говорить о невероятном соперничестве в наук, почище, чем в спорте и искусстве, о «друзьях и врагах», о коллегиальных правилах и понятиях… И дело зачастую не в деньгах (академику тогда доплачивали за труд 500 рублей, а членкору 250 руб.), а в новых возможностях взлета и научного развития, которые предоставляли и открывали достигнутые академические звания… И все же Иван Александрович задавался вопросом: не плати государство за академическое звание, рассосался или не рассосался слоновник у академической престижной кормушки?.. Отвечал по-разному, в зависимости от душевного настроения и состояния физической и интеллектуальной формы: «Вряд ли… Никогда… Всякое может быть…»

И еще, не претендуя на неположенное место в иерархии ученых, тянущих научно-исследовательский воз сивых меринов, в один странный миг он приободрил себя на стезе выдвижения и проявления: «А ведь интересен не только полученный здесь опыт, но и интересны наблюдения живой жизни в соревновании дарований и интеллектов из плеяды докторов наук, перепрыгнувших барьеры двух защит диссертаций. Ведь многие претенденты достойны избрания. А сколько недостойных, абсолютно никаких, но требующих для себя незаслуженного признания и упоминания во всевозможных справочниках и энциклопедиях. Но опыт-то на этой стезе уже сам любопытен даже без соответствующего результата и понимания… Амбиции и тщеславие движут многих, кому абсолютно не интересны любопытные детали и факты борьбы и осуществления надежд и мечтаний… Только признание ничего не значит, если нет того, за что можно и нужно признавать исследователя – зависимого и независимого…»

Чисто спортивное начало: с детства любил соревноваться Иван Николаевич, что в индивидуальных видах спорта – в беге, прыжках в длину и высоту, на лыжах и коньках – что в командных, особенно, в хоккее, футболе и прочих. Только любовь к соревнованиям и куражная жажда победы в соревнованиях, по его разумению, была несовместима со средствами нездоровой или подлой конкуренции. Противна победа в соревновании, если достигнута применением недостойных средств и приемов. Схитрить иногда позволительно. Это, как в футболе, потянуть время при вбрасывании мяча из аута при выигрываемом матче. Но сыграть «в кость», чтобы насмерть вырубить соперника, отправив его в больницу, лишь бы выиграть тяжелый принципиально нужный матч – кому это надо? Какого черта такие игры – такой футбол, такой хоккей, как говорил Озеров, нам не нужен…

Вот и в науке, исследованиях Ивану Николаевичу интересно было честно соревноваться и честно побеждать сильнейших соперников на отечественных и зарубежных дорожках и полях… И докторская его диссертация была самого высочайшего мирового уровня, со значительным, сильным опережением достигнутого уровня развития его специализации и тогдашних конкурентов по всем мыслимым и немыслимым параметрам.

Но если наука с ее исследованиями и выборами лучших из лучших – это великолепная, красивая игра, то какой смысл в ней суетиться, химичить и халтурить, рубиться только за коврижки и пьедесталы не по заслугам. А не выдать в результативных прорывных исследованиях нечто удивительное, фантастическое, похожее на умопомрачительные скоростные финты и «сухие листы» Пеле, голевые проходы с шайбой Боброва и Харламова.

Вот и выбрал Иван Николаевич своё спортивную бескомпромиссную стезю в только что организованном академическом институте, которым руководил директор-академик Владимир Андреевич, его бывший аспирантский шеф. И выбор Ивана Николаевича, и переход на новое место работы на стыке рубежных для страны 1986-го и 1987 годов ускорила чернобыльская катастрофа, когда вдруг тот осознал стремительное время распада страны Советов и необходимость сделать свой научно-исследовательский рывок невероятно конкурентного прорыва выше мирового уровня с новыми академическими возможностями.

Но из песни слова не выкинешь, Ивану Николаевичу всегда неудобно будет вспоминать об этом эпизоде своей бурной научно-мистической жизни. Как-то все вдруг накатилось неизвестно откуда странно и нелепо при всей его принципиальной жизненной позиции, не принимающей простых и не простых человеческих отношений, основывающихся на понятиях: «Ты мне, я тебе». Как-то само собой принималось, что при переходе его в академический институт директора-академика, с которым сложились добрые дружеские отношения с давних аспирантских времен, его завлаба и исполняющего обязанности профессора на его кафедре шеф двинет в членкоры на следующих декабрьских выборах 1987-го, через год после чернобыльской катастрофы, перевернувшей все в науке.

Но до декабря еще времени целый воз с небольшой тележкой, а ранней весной директор вызвал завлаба для конфиденциального, доверительного по душам разговора.

– Помнишь, ты хлопотал за Юрку?

– Было такое, Юрий Васильевич обратился ко мне с такой просьбой, чтобы вы поддержали его на выборах, где его потенциальное избрание висело на волоске…

– И я его поддержал, и мой голос оказался решающим, я ведь и Билля вашего склонил голосовать за Юрку, а тот до моей поддержки тоже был настроен против него категорически… И другие академики отделения прислушались ко мне, хотя у удивлялись моей позиции… Мы ведь раньше с Юркой ни в науке, ни в жизни никогда не пересекались… Но я выполнил твою просьбу, не зная зачем это было нужно тебе…

– Зато сейчас знаете, – угрюмо ответил Иван Николаевич. – Мы ведь нашим обзором в Радиоэлектронике выломали всем руки – и МЭПу и МРП – делать БИС по новейшим технологиям интегральных транзисторов с двумя поликремниевыми слоями по методам сверхсамосовмещения… И ваша Электроника ССБИС МЭПа и старшие модели Эльбруса МРП все по этим технологиям делаются на Зеленоградском Микроне…

– Это само собой, – смягчился Владимир Андреевич, – но ты, Иван, должен знать, что ты мой должник, потому что у Юрки тогда не было никаких шансов пройти наше отделение, где мы с Биллем были первыми замами академика-секретаря… И мы с Биллем перевесили общее мнение академиков отделения, следовавших на поводу академика-секретаря, метившего в кресло президента, да не прорвавшегося туда из-за Чернобыля… Это тебе надо знать, Иван, перед тем, как я тебя тоже попрошу об одной услуге… Не