Хрущева к Булганину более всего подтолкнула смерть Сталина. Оба дежурили на его кунцевской даче в ту мартовскую ночь пятьдесят третьего, когда генералиссимуса сковал приступ инсульта. Именно в ту ночь оба решили совместно действовать против Берии и поддержать друг друга в предстоявшее смутное время.

Булганин оказался верным данному в ту ночь слову. Это он предложил после смерти вождя Никиту Сергеевича Хрущева на должность руководителя партии. Это он поддержал его в борьбе с Маленковым. Наконец, это он в заключительный день работы XX съезда, всего два месяца назад, дал «Первому» слово для доклада. Того самого знаменитого секретного доклада, против которого возражала добрая половина президиума ЦК и который стал первым публичным разоблачением культа личности Сталина.

В «ЗИМе» вслед за лимузином Булганина к крейсеру привезли и отца советской атомной бомбы академика Курчатова. Его включение в состав делегации было идеей «Первого». Хрущев полагал, что отцов-основателей советского военно-промышленного комплекса пора показать и на Западе: как для саморекламы, так и для устрашения мирового империализма.

Вслед за членами делегации из остальных машин на пирс высыпала придворная кремлевская челядь: референты, помощники, консультанты, охранники. Из багажников автомашин выставлялись на причал чемоданы, саквояжи, портфели… Матросы поднимали их на палубу крейсера, а затем разносили их по гостевым каютам.

— А где же ваш англичанин? — спросил контр-адмирала Котова стоявший рядом с ним у борта крейсера председатель КГБ Серов.

— Как это где? — улыбаясь, ответил Котов. — На крейсере. Спит как сурок.

— Имейте в виду, контр-адмирал, за этого заморского гостя вы мне головой отвечаете.

Председатель КГБ, как всегда, был верен себе. Он не мог обойтись без того, чтобы не навести страха на окружающих. Минутой раньше о капитане Норти генерала Серова расспрашивал «Первый».

— Что это за англичанин плывет с нами? — поинтересовался Хрущев. — Шпион, что ли?

— Никак нет, Никита Сергеевич, — заметил ему в ответ Серов. — В английских спецслужбах капитан Норти, по нашим данным, не числится. Это опытный и боевой флотский офицер. В свое время он даже сопровождал союзные конвои в Мурманск. Правда, исключать возможность его сотрудничества с военно-морской разведкой Адмиралтейства я бы все же не стал.

— Значит, бывший союзник, — заключил «Первый». — А где он служил, этот ваш капитан Норти?

— Послужной список у него весьма солидный, — уверенно ответил Серов, просмотревший перед отъездом досье на Эдриана Норти. — На флоте он с тринадцати лет. Начинал юнгой. Сейчас ему сорок три года. Боевое крещение получил у Дюнкерка в сороковом году. В сорок первом был назначен командиром эсминца «Скарборо» и получил первый ромб за потопление немецкой подводной лодки. Второй ромб Норти заслужил уже в сорок третьем, командуя крейсером «Уиллтон», водившим конвои в Мурманск. После войны окончил академию в Гринвиче. Командовал линкором «Воладж». Перед назначением военно-морским атташе в Москву в пятьдесят пятом году стоял на капитанском мостике авианосца «Игл».

— Похоже, в таком случае, для занятий шпионским ремеслом в карьере этого капитана места не нашлось, — заметил Никита Сергеевич.

— Судя по всему, именно так, — многозначительно выговорил Серов. — Но приглядывать за ним на корабле мои ребята все-таки будут. Береженого бог бережет.

Точно по расписанию, в назначенный час крейсер отдал швартовые и взял курс к Британским островам.

Хрущев и Булганин решили не засиживаться в своих каютах и вышли пройтись по палубе. Обоим нужно было поговорить о предстоявшем визите.

— Мне кажется, — заметил Булганин, — что переговоры с англичанами лучше всего вести тебе, Никита Сергеевич.

Хрущев был доволен таким заявлением премьера. Булганин быстро уловил эту реакцию «Первого» и продолжил:

— В прошлом году в Женеве у тебя наладились неплохие личные отношения с Иденом. Тогда даже Молотов оказался не у дел. Ты показал себя мастером в переговорных делах. Это я без лести говорю. Просто констатирую факт.

Булганин догадывался, что Хрущев ждет от него подобного заявления, и был готов делегировать ему свои полномочия премьера. Это был тонкий ход. Оба руководителя знали, что формально в ходе предстоящего визита именно председатель Совета Министров страны будет играть роль «первой скрипки». С ним предстоит вести переговоры главе британского правительства сэру Энтони Идену, его будут встречать как первое лицо другие руководители Великобритании. Хрущев не имел государственной должности такого уровня. Он лишь возглавлял правящую в стране коммунистическую партию, правда единственную в СССР. По сути это делало его более влиятельным политиком, чем Булганина, но по форме заставляло стоять ступенькой ниже в политической иерархии, принятой на Западе.

Сознавая, что в ходе визита ему в связи с этим предстоит постоянно выступать на авансцене, оттесняя тем самым Хрущева в тень, Булганин побаивался такой перспективы и возможного скрытого недовольства со стороны своего амбициозного друга.

Кроме того, Николай Александрович привык уступать сильным на кремлевском пьедестале, чтобы выжить самому и сохранить уютное место в тени хозяина, кто бы им ни был — Сталин или Хрущев. У руководителя партии в руках были все важнейшие рычаги власти. И, несмотря на острое соперничество с Молотовым, Кагановичем и Маленковым, именно за Хрущевым, полагал премьер-министр, было будущее. Поэтому свою ставку в политической игре Булганин пока делал на «Первого».

— Добре, Коля, — согласившись с предложением друга, ответил Хрущев. — В конце концов, самое важное для нас это дело, а не наши посты. Может быть, ты и прав, с Иденом, видимо, лучше вести переговоры мне самому. А ты, как всегда, будешь рядом.

На том они и сошлись.

16 апреля, понедельник.

Крейсер «Орджоникидзе»,

капитанский мостик

Контр-адмирал Котов и каперанг Степанов стояли вместе на мостике крейсера. Подошло время отправления. Отшвартовку Степанов всегда проводил мастерски, впрочем, как и швартовку: точно, быстро, четко. Выбирал оптимальный способ маневрирования у причала. Умел правильно просчитать и размеры акватории, и маневренные возможности корабля, и влияние внешних факторов. Это был его «конек».

— Отдать швартовые, — скомандовал командир.

Матросы освободили носовые и кормовые продольные, затем носовые и кормовые прижимные и тут же оба шпринга.

— Самый малый.

Крейсер медленно отошел от стенки. Поход начался в назначенный час, минута в минуту.

Оба командира — Котов и Степанов — не испытывали особых симпатий к начальству, оказавшемуся волей случая на борту их корабля, ни к Хрущеву, ни к Булганину. Если уж говорить о руководителях, то их кумиром скорее был адмирал Кузнецов. Именно из-за него, а потом и за отношение к военно-морскому делу вообще на флоте и Булганина и Хрущева откровенно не любили.

В вечернем полумраке крейсер, медленно скользя по морской глади, вышел из бухты. Эсминцы «Совершенный» и «Смотрящий» отошли от стенки причала вслед за крейсером и, выйдя в открытое море, стали