Серов к началу застолья опоздал, но этого никто не заметил. Все сосредоточились исключительно на здравицах в честь «Первого» и традиционном чревоугодии. Тон здесь задавал сам Никита Сергеевич, любивший хорошо поесть и отнюдь не гнушавшийся доброй выпивки.

Генерал, пока шло застолье в кают-компании, счел необходимым еще раз проверить готовность всех служб безопасности на корабле и вместе с командующим соединения и руководителем похода контр-адмиралом Котовым сделал последний контрольный обход.

В кают-компании тем временем продолжалось застолье. Соловьев все так же настойчиво ухаживал за капитаном Норти, то и дело наполняя его бокал водкой и подкладывая ему в тарелку белужьей икры.

— Здоровье Ее Величества королевы Елизаветы Второй! — громко произнес по-английски Соловьев.

Англичанин, пригубив немного из бокала, поставил его недопитым на стол.

— До дна! — возмутился Соловьев. — За здоровье английской королевы, капитан, надо пить до дна.

Военно-морской атташе был не в силах спорить. Последовали новые тосты. В итоге капитана Норти, не пропустившего, как и положено учтивому гостю, ни одной здравицы, доставили в каюту уже неспособным вести какие-либо трезвые наблюдения на корабле.

Довольный собой и результатами своей миссии капитан 1 ранга Соловьев, сам едва державшийся на ногах, также оставил застолье и отправился спать.

Наблюдая за этим, генерал Серов вспомнил другого английского атташе и совсем другой стол — в Куйбышеве осенью грозового сорок первого года.

Немцы тогда стояли под Москвой, и в город на Волге были эвакуированы многие наркоматы и учреждения. Куйбышев стал своего рода временной столицей Советского Союза с дипломатическим корпусом, балетом Большого театра, со столичными знаменитостями и иностранными корреспондентами.

Серов, как замнаркома НКВД, неплохо знал тогда английских дипломатов и журналистов. Другой британский военно-морской атташе — его звали генерал Дэвидс, — переминаясь от холода с ноги на ногу, стоял в очереди к городской бане. Представитель агентства ЮПИ господин Шапиро толкался среди раненых на базаре, обсуждая качество самосада. А леди Креппс, жена чрезвычайного и полномочного послав Великобритании, уходя после ужина, который она получала по талону в гостиничном ресторане, заворачивала недоеденный хлеб и кусочки сахара в платок, чтобы унести с собой в гостиничный номер.

«Где они сейчас: и тот атташе, и леди Креппс с супругом?» — подумал вдруг генерал Серов.

Может быть, крейсер «Орджоникидзе», разрезая темноту морской ночи, шел им навстречу к берегам Великобритании?

Иван Александрович решил прогуляться по палубе. По-деловому, в который уже раз, он оглядывал корабль. Всё ли в порядке? Оснований для беспокойства, кажется, не было. Сбоку на спасательном шлюпе красовалась надпись: «Орджоникидзе».

Имя это невольно подталкивало, будило воспоминания.

Нарком тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе умер от паралича сердца — гласила официальная версия. Был убит по приказу Сталина — подсказывала Серову память.

Серов поежился от противного морского ветра и вернулся в кают-компанию. Хрущев, сидевший в одиночестве у торца стола, заметил его и сделал генералу знак рукой подойти. Иван Александрович тут же подсел на свободный стул возле «Первого».

— Ты что ж меня без подарка оставил, генерал? — каким-то подозрительно недружеским голосом спросил Серова Хрущев, пристально вглядываясь в глаза генерала.

— А как же ваза, Никита Сергеевич? — растерянно возразил Серов. — Я же вам вазу подарил. Вон она на столике красуется.

Красные глаза «Первого», казалось, еще сильней побагровели. Накануне к Хрущеву на Старую площадь с Лубянки от его доверенных людей в КГБ поступил радиоперехват разговора резидента английской разведки с первым секретарем посольства Бельгии в СССР. В нем речь шла о том, что председатель КГБ Иван Серов хранит дома украденную гитлеровцами во время войны бриллиантовую корону бельгийской королевы. Хрущев понимал, что на карту поставлена не только репутация Серова. Ведь его выдвигал и поддерживал именно он. Значит, и за грехи генерала рассчитываться придется им обоим. Такая перспектива никак не входила в планы «Первого».

— Красуется, говоришь?! — недовольно повторил Хрущев слова генерала. — А украденная тобой бельгийская корона где красуется? У твоей жинки на голове? Или в шкафу на даче? Что ж ты мне ее не подаришь, генерал? Или жалко расставаться?

— Это ложь, клевета! — испуганно забормотал в ответ Серов.

Он напряженно думал, пытаясь отыскать подходящую отговорку или оправдание, но тщетно. Сознание генерала терялось в водовороте страшных мыслей, сковавших параличом страха его мозг.

«Должно быть, кто-то успел „настучать“ на меня Хрущеву…» — подумалось Серову.

— Если какая-то корона действительно была украдена, — неуверенно выговорил, наконец, Иван Александрович, — мы обязательно найдем ее и вернем государству.

Хрущев с немалым удивлением наблюдал за реакцией обескураженного генерала.

Он не мог не заметить, что Серов действительно испуган.

«Видимо, все, что содержалось в том перехваченном гебистами телефонном разговоре — сущая правда», — подумал про себя Хрущев, теряя и без того зыбкую надежду на то, что полученная подчиненными Серова информация неверна.

— Ведь отыскали же мы след утерянной черной тетради Сталина, — нашел, наконец, что сказать Иван Александрович.

Это замечание, как он и рассчитывал, возымело действие. Хрущев вздрогнул от сказанного генералом и пристально взглянул ему в глаза.

«Может быть, Серов действительно нашел завещание Сталина?» — мелькнуло в голове у «Первого». Такая находка была бы сейчас весьма кстати, окажись она в его руках. Хрущев почувствовал, что Серов предлагает ему сделку: корону в обмен на тетрадь.

— В тетради, судя по всему, Сталин записывал компромат на всех членов Президиума. Очевидно, готовился к расправе с ними, да не успел, — заметил Серов, довольный тем эффектом, который произвело на Хрущева его заявление.

Атака «Первого» захлебнулась. Хрущев насупился, не зная, как быть. Ответ подсказал сам Серов.

— Нельзя допустить, чтобы эта тетрадь сейчас попала в неверные руки, — многозначительно заявил он. — Кто знает, как кому вздумается ею воспользоваться.

— Я знал, что всегда могу рассчитывать на тебя, — вяло выговорил Хрущев.

«Первый» отвернулся от генерала и направился к дверям кают-компании. Вскоре зал опустел.

Никита Сергеевич долго еще перебирал в памяти подробности состоявшегося с Серовым разговора. Он похвалил себя за то, что не выложил генералу весь известный ему компромат на председателя КГБ.

В начале апреля министр внутренних дел СССР Дудоров передал Хрущеву личное дело отца Серова, служившего в полицейской страже Вологодской тюрьмы. После революции он скрылся в неизвестном направлении, а его сын утаил от партии прошлое своего отца, преследовавшего революционеров-большевиков.

«Пусть это дело пока полежит у меня, — решил тогда «Первый». — Пригодится со временем».

В своей каюте Иван Александрович попытался заснуть. Но в голове генерала тянулась цепь людей и фамилий, целей и задач, предполагаемых и отвергаемых решений. Ночью он часто просыпался и начинал томиться. Его охватывали сомнения.

Приближалось время рассвета. Над морем стелился