– Мэтью, у тебя есть талант. Большое тебе спасибо.

Мы с Кэти перевернули лодку, смахнули с нее муравьев и осмотрели на случай змей. И тут появился Мэтт с двумя скейтбордами. Позаимствовав в амбаре несколько крепких веревок, мы привязали по скейтборду к каждому концу лодки и повезли ее к ущелью. Ланч, таким образом, не состоялся, но есть нам уже не хотелось. Наши усилия облегчались тем, что дорога шла по склону холма, и на каком-то этапе пришлось даже придерживать лодку, чтобы она не соскользнула в ущелье. Улучив момент, Кэти вскочила в нее и скрестила загоревшие, мускулистые ножки, покрытые выгоревшим на солнце пушком. Я подал ей зонтик, и она стала изображать томную южную красавицу, а изяществом и грацией Кэти обладала в избытке.

Все удавалось нам легко, пока мы не дошли до ущелья. Взглянув вниз, на глубину двадцати метров, где плескались подземные воды, мы поняли, что существует лишь один способ спустить туда лодку – столкнуть ее и положиться на силу земного притяжения. Эта мысль нас очень взбодрила и развеселила. Кэти выскочила из лодки, Мэтт соединил скейтборды, и мы начали подталкивать лодку вперед. Кэти стояла рядом, широко раскрыв глаза от нетерпения. Лодка повисла над ущельем, немного покачнулась, Мэтт улыбнулся, столкнул ее одним пальцем, и она полетела вниз, царапая бока о гранитные стены, а потом канула в кристально-голубую воду. Падение, его звук и всплеск воды прозвучали как торжествующий гимн.

Но мы поздно узнали, что металлическая лодка стояла у двери амбара неспроста. Поздней ночью Рекс, будучи совершенно пьяным, устроил стрельбу из револьвера и продырявил лодку в двух местах, поэтому, когда она упала в ущелье, то сразу же наполнилась водой и утонула в прозрачных водах алабамского ущелья.

Все послеполуденное время мы провели на теплом от солнца, гладком выступе скалы, в непосредственной близости от кабелей. Наконец застрекотали вечерние сверчки, наши джинсы уже давно высохли. Мисс Элла позвонила в обеденный колокол, и лица у нас вытянулись: с едой сегодня все понятно, однако подошел к концу и последний летний день. А потом мы услышали по радио, как Биг-Бен возвестил полночь, и завтра у нас начнутся школьные занятия. Утром на стоянку, до которой полмили, приедет автобус, подхватит нас и отвезет в Клоптон, где я, уже в одиночестве, пойду в пятый класс…

Спуск в ущелье был замечательным, увлекательным развлечением, но покинуть его можно было только одним-единственным способом: поднимаясь по камням, как по ступенькам. Конечно, всегда можно поскользнуться и сорваться вниз, но это не так уж страшно: ведь упадешь в воду и снова поплаваешь внизу.

Первым в путь двинулся Мэтт. Он был гибок и ловок, как кошка, так что побежал по ступенькам и выпрыгнул на землю наверху, а мы с Кэти наблюдали за ним. Кэти поднималась наверх второй. Она подбежала к первой ступеньке, но вдруг остановилась, вернулась и взяла меня за руку:

– Я люблю тебя, Такер Мэйсон, – сказала она, ткнулась своими губами в мои и начала быстро, словно порхая, подниматься.

Это был первый в моей жизни поцелуй, и, закрыв глаза, я иногда все еще ощущаю его.

Мокрые скалы – скользкие, так что подъем занял у нее значительное время, причем иногда ей приходилось вставать на четвереньки. Наконец и я, поставив ногу на первую ступеньку, оглядел ущелье. Его стены уже потемнели, подземные воды охладили воздух, и в этот жаркий алабамский день я вдруг почувствовал, что мне холодно. Лето кончилось. Вот так кончается и многое другое, но прожитый день стал для меня самым замечательным днем моей жизни. Он принадлежал только нам троим, мы провели его только друг с другом, не ощущая бремени сомнений, страха или тревоги. Возможно, это был величайший день моей жизни: я почти не думал о Рексе – так, может, вспомнил о нем всего пару раз. Я не думал о том, что Мэтт тоже пойдет в свою школу, а Кэти отошлют в пансион для девочек из богатых семей, где воспитательницы станут учить ее, как носить платье, маленькие молочно-белые туфельки и носки, отделанные кружевами, и как следует правильно сидеть за пианино. Главное же заключалось в том, что общий, и только наш, день кончился, и ущелье погрузилось в темноту. Я взглянул вверх, на площадку около утеса, где уже не было моих друзей. И вместе с ними исчезли заблудившиеся дети дровосека, и индеец уже не исполнял боевой танец, и русалка исчезла, и кто знает, может быть, капитан Крюк все-таки победил, ведь Питера Пэна тоже нигде не видать, наверное, гоняется где-нибудь за собственной тенью. А все Рекс! Это он убил их всех, он убивал все живое, убил даже Питера Пэна. Мне даже порой кажется, что вот именно это я ненавидел в нем сильнее всего. И, наверное, поэтому спросил у мисс Эллы, не может ли Кэти спать вместе с нами в последний раз, прежде чем кончится лето. Может, поэтому мы провели весь этот день втроем в заброшенном ущелье. И, может, поэтому мы утопили лодку внизу, очень хорошо зная, что уже никогда больше ее не увидим. И, вероятно, поэтому все они – и Кэти, и Мэтт, и мисс Элла – так были мне необходимы: наверное, я нуждался в их защите, борясь против демона, власти которого не мог избежать. Но вот наш общий день кончился, а демон остался со мной.

Я поглядел вниз и снова увидел алюминиевую лодку, тихо покоящуюся в ущелье на глубине двадцати метров. И кивнул на прощанье. Эта лодка была памятью о последнем дне лета. Я прыгнул в воду и поплыл, потом нырнул и, схватившись за уключины, коснулся дна и прислушался к стоящей здесь тишине, чувствуя всем существом покой и тишину подземелья. Из глубины ущелья я видел звезды на небе и, оттолкнувшись ногами, отпустил уключины и всплыл на поверхность. Я получил, что хотел. Этот день был мой, лучший день моей жизни.

С этого дня мы с Кэти полюбили друг друга – невинной детской любовью. Четыре года мы обменивались записками, телефонными звонками, держались за руки, если никто не видел, и ощущали, как мы растем, преодолевая на этом пути неудобства и надежды, приносимые отрочеством, которого она достигла первой.

Пока я на заднем дворе постигал науку игры в бейсбол, Кэти усердно полировала пальцами клавиши. Каждый раз, когда она у нас бывала, мисс Элла брала ее за руку и вела в зал со словами:

– Кэти, милочка, это пианино так хорошо поет, когда ты трогаешь его своими пальчиками, поиграй, пожалуйста. – и Кэти иногда играла на пианино по целому часу, и на лице мисс Эллы появлялось знакомое мне выражение: «все в нашем мире прекрасно». А пальцы Кэти порхали по клавишам из слоновой кости, и волны счастья заливали Уэверли Холл, словно кто-то там, на небе, оставил открытым кран.

За неделю до первого вечера танцев в моей школе в Атланте открылся коммерческий рынок недвижимости, и отец Кэти переехал со всей семьей в пригород, называющийся Винингс, и купил дом на вершине холма, где некогда стоял генерал Шерман[12]и смотрел, как Атланта пылает в огне. Когда их автобус выехал из города вслед за грузовиком с вещами, я стоял у ворот, через которые они должны были проехать на шоссе, и махал рукой. Все это напоминало похоронную процессию, увозившую мое сердце. Кэти смотрела в окошко, стараясь разглядеть меня, потом тоже махнула рукой, попыталась улыбнуться и послала воздушный поцелуй, но я так его и не поймал. Я прислонился лицом к решетке ворот и смотрел, как автобус исчезает вдали, и сердце мое придавил тяжелый камень одиночества, но я все махал и махал, а когда они совсем скрылись из виду, направился к ущелью и плакал там, пока мисс Элла не отыскала меня, свернувшегося в калачик у кабелей. Она села рядом, положила мою голову себе на колени и все гладила мои вихры, откидывая их со лба, пока я не перестал дрожать. Она не проронила ни слова. Да и не надо было никаких слов. А потом я взглянул на нее и увидел, что она тоже плачет.