Значительная часть сельских жителей оказалась в долговой кабале, заложив ростовщикам свои дома, скот, землю. Османские авторы и европейские путешественники того времени сообщают о массовом разорении и бегстве крестьян из деревень, об опустевших селах и заброшенных полях, о частых голодных годах — почти теми же словами, что и московские книжники. «В лето 1605 г., — читаем мы в одной сербской надписи, — был мор великий по всей земле… И тогда отец чадо за хлеб продавал, и сын отца, и кум кума, и брат брата». Голод царил и в Восточной Анатолии. По свидетельству современника, «от Самосаты до Грузии и до Стамбула на север, до Амида и Алеппо на юг страна была необитаема…»

В середине 50-х годов XVI века, затевая поместную реформу, Грозный не догадывался об изъянах взятой им за образец тимарной системы. Более того, при учреждении опричнины османский опыт вновь пригодился. Опричник Штаден утверждал, что Грозный учредил опричнину по совету своей второй жены черкесской княжны Марии Темрюковны. Ее брат князь Михаил Черкасский, как мы уже знаем, стал одним из предводителей опричного корпуса. Московские летописи переводят старое слово «опричнина» как «особый двор», и позже, когда это слово было запрещено, опричнину именовали просто «двором»· С. А. Нефедов указывает на то, что черкесы хорошо знали, что такое «двор» османских султанов — государство в государстве со своей казной и маленькой армией, составленной из гвардейских частей. Земли, выделенные в обеспечение двора, именовались «хассе». В Турции и в других мусульманских странах государство делилось на две части: «хассе» и «дивани». «Это разделение аналогично разделению России на „земщину“ и „опричнину“… — писал известный востоковед И. П. Петрушевский. — Слово „опричнина“, и есть, в сущности, хороший русский перевод слова „хассе“».

Впрочем, будет явным преувеличением считать, что Грозный и его советники целиком переносили чужой опыт на свою почву и что ничего схожего в практике российского государственного управления не встречается. Г. В. Вернадский отмечает, что в первой половине XV века московская администрация представляла собой соединение двух различных систем, базировавшихся на разных принципах: «Одну из двух ветвей можно называть государственным управлением в прямом смысле этого термина; другую — „манориальным“ или „дворцовым“ управлением. К государственному управлению относились сбор налогов, система призыва на военную службу и судопроизводство. Дворцовая администрация отвечала за содержание войск великокняжеской гвардии, управляла владениями великого ккязя… Когда власть великого князя московского распространилась на всю Великороссию… две системы — государственная и дворцовая — не слились, однако, а продолжали существовать. Каждая имела собственные органы и чиновников». Так что Иоанн не выдумаывал ничего принципиально нового; он довел разделение на «государское» и «земское» до конечного предела. «Государское» окончательно приобрело характер удельного, личного, существующего «опричь» (кроме), помимо национального. Разделилось и население страны. Как пишет Генрих Штаден: «Опричные — это были люди великого князя, земские же — весь остальной народ».

По указу самого Иоанна, земская «государственная» Дума отныне ведала «воинство и суд», в то время как манориальные опричные органы опекали царскую гвардию и государев двор. Правда, в отличие от прежних времен манориальные органы наравне с земскими озаботились и сбором податей и прочими государственными задачами, что обусловлено значительным размером опричных земель и ростом царских расходов. Земли эти, что важно отметить, не представляли собой компактной территории, а были разбросаны во всей стране. Иногда даже отдельные города (например, Новгород) делились на две части, поэтому Московское государство и опричный удел, «хассе» царя Иоанна скорее не соседствовали друг с другом, а сосуществовали параллельно.

Но Грозный, вполне вероятно, позаимствовал у османов еще одно «ноу-хау». В1347 году султан Орхан повелел, чтобы христианских мальчиков 7–12 лет отрывали от родной среды, обращали в ислам и отправляли на воспитание в мусульманские семьи. Затем их обучали в специальной школе при султанском дворе и формировали из них отряды войск, получавших жалованье от султанов. Так появились янычары — от слова «еничери» — новые молодцы, новое войско. Если в середине XV века янычарский корпус насчитывал всего 3–5 тыс. человек, то при современнике Грозного Сулеймане он вырос до 12–14 тысяч; к концу XVI века численность «нового войска» увеличилась до 50 тысяч. Янычарский корпус был и военно-религиозным орденом, и гвардией султана, и его личной охраной. Янычары считались рабами султана, не имели права обзавестись семьей. Султан кормит, одевает и вооружает янычара, платит ему жалованье, делает подарки. Сам корпус по-турецки — оджак, или очаг. Как и в русском языке, слово «очаг» обозначало не только устройство для поддержания огня, но и средоточие близких, «дом», «семью» — этот смысл, несомненно, вкладывался и в название янычарского войска.

Устройство янычарского корпуса, похоже, подсказало Грозному, как он будет создавать своих новых людей, безропотных и беспамятных слуг — «чад Авраамовых». Османы воевали с христианами, Иоанн Васильевич собирался воевать с русскими. Теперь он знал, откуда же он возьмет войско для этой войны. Опричник изымался из взрастившей его среды, включался в новую искусственную структуру, враждебную как государству (земству), так и обществу (миру). В Александровской Слободе Иоанн устроил пародию на монастырь, в котором сам царь был «игуменом», «келарем». Опричные «иноки» носили монашеские рясы, под которыми скрывались богатые одежды. Под личиной травестии скрывался вполне конкретный смысл. Монахи, коим уподоблялись опричники, с православной точки зрения — непогребенные мертвецы, люди, отрекшиеся от «мира сего». В опричном варианте «монахи» Грозного отрекались от мира, под которым подразумевался весь народ православный, отрекались от своей Родины и соотечественников. Как заметил А. М. Панченко, каждый опричник не сомневался в том, что он погубил свою душу. Полностью подчинившись царю земному, он уже не опасался Высшего суда. Для него оставался один путь — разрушение существующего миропорядка. Опричнина вносила соблазн и смуту в душу отдельного человека и народа в целом. Иностранцы, наблюдавшие нововведения Грозного, замечали: «Если бы сатана хотел выдумать что-нибудь для порчи человеческой, то и тот не мог бы выдумать ничего удачнее».

Кажется, Грозный шел к опричнине все свое царствование, как знаменитый писатель всю свою жизнь идет к самому главному своему произведению. Еще в юные лета Иоанн обнаруживал весьма странные пристрастия. В военном лагере под Коломной летом 1546 года он развлекался игрой в «покойника». Затея эта представляла собой пародию на обряд церковных похорон — устанавливался гроб с покойником и проходило отпевание, состоящее из самой отборной брани. Переход от поминовения усопших к надругательству над обрядом характерен для языческих ристалищ. Как констатировали в 1551 году составители Стоглава, «в троицкую субботу по селом и по погостом сходятся мужи и жены на жальниках (поминках. — М.З.) и плачутся по гробом умерших с великим воплем. И егда начнут играти скоморохи во всякие бесовские игры, они же от плача преставше, начнут скакати и плясати и в долони бити и песни сотонинские пети…».