о мятеже скорее со страхом, чем с восхищением. Это были и убеждённые сторонники ракошистского режима, и приверженцы реформ, осознавшие, что ситуация в стране вышла из-под контроля, и просто обыватели, страшившиеся хаоса и анархии.

С конца октября 1956 года в Чехословакию, Югославию и Советский Союз устремился поток беженцев, спасавшихся от террора «повстанцев». Так, в ночь с 30 на 31 октября несколько десятков семей из города Сегеда перешли границу автономного края Воеводина и сдались югославским властям. Главным образом речь шла о людях, имевших отношение к спецслужбам. В тот же день ещё несколько человек пересекли границу в Словении. Это были партийные работники из города Надьканижи168. В то же самое время десятки тысяч евреев, спасаясь от мятежников, пересекали границу Австрии.

Национальные меньшинства относились к одной из тех групп, которые без энтузиазма ожидали возвращения к власти «патриотов» Венгрии. Настроения этих людей хорошо отражают мемуары, опубликованные в израильской прессе к 60‑летию событий 1956 года.

Георг Шандор, служивший офицером в артиллерии, так вспоминал о тех днях:

«Простые солдаты убежали с базы. Всё, что мы хотели, это сберечь оружие, чтобы оно не попало не в те руки. Для нас восставшие были хулиганами. В какой-то момент они освободили заключённых — частично политических, но большинство — уголовных. Поэтому мы воспринимали их как хулиганов».

По мнению Шандора, Янош Кадар поступил правильно, поддержав ввод советских войск, «иначе было бы гораздо хуже»169.

Не испытывал радости при виде повстанцев и житель Будапешта:

«Когда вагон проходил мимо здания секретной полиции на улице Андраши, перед ним стоял человек в форме. На его одежде были символы Свободной Венгрии и 13 пунктов. Я задрожал от страха. На первой остановке я вышел из вагона и пешком дошёл до дома»170.

По словам Агнеш Келети, «никто не знал, что происходит, никто не знал, кто побеждает. Распространялись слухи, что повстанцы ищут евреев, которые служат в АВХ». Это была часть, которая искала и казнила нацистских убийц после войны (так в тексте статьи. — А. К.)171.

Житель деревни, находившейся в 150 километрах к юго-западу от Будапешта, рассказывал о тех днях так:

«Постепенно венгерские нацисты стали выползать из всех дыр. Они говорили, что воссоздается жандармерия (полицейские части, ответственные за депортацию евреев), и старый порядок возродится. Всюду чувствовалось, что всё меняется и золотой век фашистов ещё вернётся».

Облегчение принёс только приход советских танков.

«Русские дали чувство безопасности. Мама пошла к сестре на другой конец деревни, но перед этим она отрезала два куска хлеба и положила их на стол. Она сказала нам, что если русские солдаты войдут, дать им хлеб. Не надо бояться, они ничего не сделают. Русские танки забрали оружие из полицейского участка и направились в следующую деревню. Местные жители, швабы (немцы, жившие в Венгрии), были напуганы и не осмеливались что-то сделать»172.

Гораздо более роковую роль в судьбе мятежа сыграло равнодушие крестьянства. Возможно, именно оно во многом предопределило поражение восстания. Стоит напомнить, что на конец 1950‑х годов крестьяне составляли две трети (63 %) населения страны. Но «всеобщего похода крестьян на Будапешт», о котором сообщала западная пропаганда, не произошло. Более того, когда в декабре 1956 года Центральный будапештский рабочий совет направил своих представителей в деревни за продовольствием и с призывами создания единого фронта против правительства Яноша Кадара, ходоки вернулись в столицу с пустыми руками173.

Советская пропаганда довольно отмечала, что «нормальной трудовой жизнью живёт венгерское крестьянство, которое не поддалось на провокации контрреволюционной и империалистической пропаганды и дало отпор попыткам возродить прежние помещичьи порядки в венгерской деревне»174. Это подтверждают и воспоминания советских солдат. Так, по словам участника венгерских событий гвардии сержанта Александра Шаповалова, «…не все местные жители вели себя враждебно. В крупных городах Венгрии в советских солдат стреляли, а в сельской местности встречали хлебом-солью и яблоками. Иногда по своей инициативе приносили оружие: пистолеты, автоматы сдавали нашим солдатам, некоторые из них клали боеприпасы и оружие под брезенты танков и уходили, а мы уже сами сдавали оружие»175.

Причина пассивности крестьян, скорее всего, заключалась в аграрной реформе. В 1945 году в результате ликвидации помещичьего землевладения они получили 3,2 хольда земли и не были готовы возвращать её помещикам в рамках реституции. А стремительный переход повстанцев на всё более и более правые позиции не внушал оптимизма. Уже в начале ноября некогда один из крупнейших землевладельцев страны Пауль Эстерхази поднял вопрос о возвращении его имений176. Даже Валентин Алексеев, очень сочувственно писавший о «революции», был вынужден признать, что «…основная масса крестьянства держалась во время событий осени 1956 года более или менее пассивно, не оказывая повстанческому движению ни сопротивления, ни прямой поддержки. Очевидно, что крестьяне, недовольные насильственной коллективизацией, налогами и поставками, произволом органов власти, не обрадовались в то же время активизации „бывших“ людей, напоминавших о временах до аграрной реформы, хотя трудно сказать, насколько перспектива восстановления помещичьего землевладения воспринималась крестьянами как реальная угроза»177. Хотя во многих сёлах сельскохозяйственные кооперативы были распущены, а власть взяли разного рода «революционные комитеты», возвращение к нормальной жизни на селе произошло довольно быстро.

К этому стоит добавить, что позиция крестьянства была особенно важна для понимания действий венгерской армии, которая тоже на тот момент формировалась преимущественно из селян. Абсолютное большинство солдат не присоединилось к мятежникам, хотя выступить против них решились только отдельные воинские части.

В завершение следует отметить, что к моменту ввода советских войск многие венгры устали от бандитизма, анархии и белого террора и просто были готовы приветствовать «сильную руку». Советские солдаты вспоминали, что, по словам рабочих, только отряды боевиков удерживали их от выхода на работу. Более того, как писал Дэвид Ирвинг, «западные корреспонденты наблюдали, как уставшие от анархии венгры „стекались“ в советские комендатуры, чтобы указать на места, где скрываются вооружённые группы мятежников»178.

В заключение данной главы я хотел бы ещё раз отметить несколько основных тезисов.

После 23 октября 1956 года партийное руководство утратило контроль над ситуацией в стране. Процесс распада ВНР был похож на крах политической системы СССР, но венгерская катастрофа развивалась гораздо стремительнее. В то время как партийное руководство пыталось проводить политику реформ и уступок, демонстранты на улицах требовали реставрации.

Поворотным моментом мятежа 1956 года стала резня в будапештском горкоме партии. Она показала всему миру и прежде всего советскому руководству, что правительство Имре Надя не