одним из крупнейших земельных феодалов, которому принадлежало до 15 % земельных угодий страны, пять банков, множество заводов, треть всех учреждений здравоохранения. На церковные издания приходилось до 10 % всех венгерских газет156.

Непреклонная позиция сделала Йожефа Миндсенти символом всех антикоммунистических и консервативных сил. Незадолго до его ареста 150 тысяч человек слушали его мессу в Мариагьёде, где примас Венгрии обличал «варваров с Востока»157. В феврале 1949 года Миндсенти предстал перед судом по обвинению в государственной измене. Среди прочих доказательств, уличающих святого отца, обвинителями было зачитано письмо кардинала к американскому послу от 3 августа 1947 года, где присутствовала просьба не возвращать республиканскому правительству национальную реликвию страны, корону Св. Стефана, а передать её на хранение в Ватикан»158. В конечном итоге глава венгерской церкви был приговорён к пожизненному тюремному заключению, что сделало его мучеником в глазах Запада, католической церкви и всех сил, мечтавших о возрождении старого режима. Впрочем, заключение Миндсенти было недолгим. Уже в 1955 году кардинал был переведён под домашний арест, откуда по возможности продолжал свою пропагандистскую деятельность, ожидая «лучших времен».

Уже 23 октября 1956 года на первой антиправительственной демонстрации в толпе зазвучали призывы освободить кардинала Миндсенти. Это требование повторяли и многочисленные делегации, направлявшиеся к премьер-министру Имре Надю, и резолюции уличных митингов, и заявление национального комитета Чепеля, и программные документы возрожденной Партии мелких хозяев. Глава венгерской церкви стал общепризнанным символом восстания, постепенно оттесняя на задний план незадачливого «дядюшку Имре»159.

Правительство, неспособное устоять перед давлением толпы, 30 октября 1956 года приняло решение об освобождении Йожефа Миндсенти из-под домашнего ареста. Возвращение кардинала на политическую сцену было сравнимо с прилётом аятоллы Хомейни в Иран в 1979 году. Огромные толпы мятежников высыпали на улицы, чтобы приветствовать своего вождя. Кардинал ехал в бронемашине (явная отсылка к броневику В. И. Ленина), за рулём которой сидел офицер А. Палинкаш-Паллавичин, представитель древнего дворянского рода. Это вызвало шквал аплодисментов. Вопреки надеждам властей, Миндсенти отправился не в Эстергом, традиционную резиденцию венгерских архиепископов, а в Будайскую крепость, где разместился в доме рядом с королевским дворцом. Речь, конечно, шла о политической демонстрации.

Миндсенти ещё не знал, что на свободе ему будет суждено пробыть только пять дней, но отпущенное ему историей время кардинал использовал максимально эффективно. Одним из первых своих декретов он отлучил от служения 50 священников, участвовавших в пацифистском движении, считавшемся прокоммунистическим. А уже третьего ноября пастырь обратился к народу. Он говорил: «Пусть каждый в стране осознает, что отгремевшие бои были не революцией, но освободительной борьбой», которая вела к возвращению порядков, закончившихся в 1945 году. Дальше Миндсенти продолжил, что «стране сейчас требуется очень многое, но меньше всего — партии и партийные вожди… Мы живём в правовом государстве, хотим быть нацией и страной, которая стоит на основе бесклассового общества, развивает демократические традиции, поддерживает частную собственность, разумно и справедливо ограниченную социальными интересами». Кардинал также потребовал призвать к ответу «наследников рухнувшего режима».

Выступление его высокопреосвященства нашло отклик как среди сторонников старого порядка, так и среди действовавшей на улице толпы, которая требовала скорейшей мести и уничтожения всех коммунистов, включая Имре Надя160.

Даже антисоветски настроенный писатель Ласло Немет писал 1 ноября 1956 года:

«Мы должны быть бдительны, чтобы в то время, когда вооружённые люди заняты изгнанием советских войск, новые оппортунисты не превратили бы революцию в контрреволюцию и не отбросили бы венгерскую борьбу за свободу в 1920 год»161.

Первый секретарь возродившейся социал-демократической партии Д. Келеман в беседе с послом Югославии Д. Солдатичем 2 ноября 1956 года заметил, что главной своей задачей видит острую борьбу с поднимающейся силой, за которой стоит Миндсенти162.

Если левые пребывали в замешательстве, то политики в Вашингтоне ликовали. Для них кардинал, искренне стоящий на позиции шуанов XVIII и карлистов XIX века, был идеальным лидером для «Свободной Венгрии». В тот же день, 1 ноября, на заседании Совета национальной безопасности США директор ЦРУ Аллен Даллас заявил, что Имре Надь не способен контролировать ситуацию в Венгрии, и только кардинал Миндсенти может получить наибольшую народную поддержку163. То же самое говорила и социал-демократка Анна Келти на встрече в Вене с представителями Социнтерна:

«Кардинал Миндсенти, пользующийся поддержкой римско-католического престола Венгрии, является возможным лидером»164.

Такого же мнения придерживались и французские дипломаты. 2 ноября они отмечали, что «власть не использует свои возможности, и идут разговоры, согласно которым кардинал Миндсенти будет приглашён для посредничества между различными группировками повстанцев и даже сформирует новое правительство»165.

Впрочем, из-за наступления советских войск надежды американцев и опасения венгерских левых так и остались абстракциями. В ночь с 3 на 4 ноября Миндсенти перебрался в здание парламента, а ещё через несколько часов, после получения информации о вмешательстве СССР, бежал в американское посольство. Это был единственный венгерский политик, которому США предоставили политическое убежище166. Лишь в 1971 году прелат получил возможность покинуть своё убежище и эмигрировать на Запад. По иронии судьбы, венгерские власти предоставили Миндсенти право выезда при условии возвращения американцами короны Св. Стефана, реликвии, которую кардинал так хотел оставить за океаном. Спустя четыре года венгерский Хомейни отошёл в мир иной.

Развитие событий в Венгрии в 1956 году ещё раз заставляет задуматься о том, что реалии гражданского противостояния не оставляют места для полумер и переходных режимов. Как писал В. И. Ленин применительно к Гражданской войне в России:

«Либо диктатура (т. е. железная власть) помещиков и капиталистов, либо диктатура рабочего класса. Середины нет. О середине мечтают попусту барчата, интеллигентики, господчики, плохо учившиеся по плохим книжкам. Нигде в мире середины нет и быть не может. Либо диктатура буржуазии (прикрытая пышными эсеровскими и меньшевистскими фразами о народовластии, учредилке, свободах и прочее), либо диктатура пролетариата. Кто не научился этому из истории всего XX века, тот — безнадёжный идиот»167.

В противостоянии между «плачущим коммунистом» Имре Надем и фанатичным клириком Йожефом Миндсенти нетрудно понять, на чьей стороне в конечном итоге осталась бы победа.

Народное единство против коммунистов?

Сегодня и венгерская, и западная, да и российская историография последовательно продвигают тезис о единстве всего населения Венгрии, за исключением, может быть, агентов АВХ и пары партократов в «борьбе за свободу». Разумеется, подобный подход является серьёзным упрощением. В 1956 году венгерское общество было расколото и стояло на пороге гражданской войны.

Несмотря на то, что большинство венгров после тридцатилетия реакционной диктатуры и поражения в войне придерживались правых и ультраправых взглядов, в стране существовала значительная группа людей, которая восприняла новости