режимов в ту эпоху была обычной практикой американцев, сложно однозначно сказать о степени вовлечённости ЦРУ, МИ‑6 и других разведывательных служб США и их союзников в события 1956 года.

В то же самое время никто из серьёзных исследователей не берётся отрицать факт пропагандистского наступления на ВНР, которое американские власти стали разворачивать с конца 1940‑х годов. На территории американской зоны оккупации в Австрии была создана «Венгерская канцелярия», где концентрировалась контрреволюционная эмиграция. В самой Америке действовали «Национальный комитет венгров в США», «Союз американских венгров» и другие организации, тесно сотрудничавшие со спецслужбами.

С осени 1954 года руководство комитета «Свободная Европа» начало реализовывать операцию «Фокус», в ходе которой над территорией Венгрии с воздушных шаров были разбросаны миллионы листовок. В них разъяснялась программа «национального сопротивления» и распространялись слухи, например, о том, что коммунисты планируют прекратить выпуск белого хлеба как «непролетарского».

Американские и европейские исследователи с гордостью отмечали огромную роль, которую сыграли передачи радио «Свободная Европа», транслировавшиеся на Будапешт в 1956 году. Их эффект можно сравнить с деятельностью пропагандистских каналов «Рустави 2», «Громадське ТВ» и Nexta во время «цветных революций» XXI века. «Свободная Европа» взвинчивала толпы, формировала требования мятежников и сеяла иллюзии.

В 2006 году в вашингтонском Центре Вудро Вильсона состоялась конференция, приуроченная к 50‑летию будапештского мятежа. В ходе этого мероприятия его участники, с одной стороны, согласились, что передачи «Свободной Европы» помогли положить конец коммунистической системе, но, с другой, намеренно вводили мятежников в заблуждение, убеждая их, что США непременно придут им на помощь138.

Как писал Чарльз Гати, «венгры гораздо больше прислушивались к голосу из Мюнхена, чем к словам вашингтонских политиков и чиновников. При этом с самого начала венгры слышали по „Свободной Европе“, что им не нужно доверять правительству Имре Надя, но следует продолжать стремиться к достижению поставленных целей, включая, разумеется, свержение правительства Надя. Программы радио „Свободная Европа“ не призывали к рассудительности и осторожности. В них не было цитат из западной прессы, где объяснялась двойственность положения Надя. Радио ничего не говорило о возможности титоитского сценария, или о могуществе и решимости советской армии, или же о политических дилеммах на Западе. Радио даже не обмолвилось о том, что поглощённая избирательной кампанией администрация Эйзенхауэра и не думает оказывать Венгрии военную помощь (хотя, справедливости ради, следует отметить, что, вопреки утверждениям критиков радио „Свободная Европа“, только в одной программе после начала советского вторжения 4 ноября утверждалось, что Запад окажет Венгрии военную помощь)»139.

Уточняя слова Гати, надо сказать, что подобных заявлений было несколько. Так, во внутреннем меморандуме главы политического совета мюнхенской радиостанции Уильяма Гриффита упоминалась передача от 27 октября 1956 года, в которой говорилось, что «им будет оказана иностранная помощь, если силам сопротивления удастся создать единое военное командование». Позднее, 4 ноября, радио «Свободная Европа» сообщало своим венгерским слушателям, что «в любой час западные столицы могут на практике продемонстрировать свои симпатии»140.

Согласно опросам, проведённым радиостанцией «Свободная Европа», 90 % участников мятежа ожидали, что после ввода советской армии в Венгрию вторгнутся войска Запада, как им обещали «голоса». Из них 20 % полагали, что речь пойдёт о вооружённых силах США, а другие верили, что нападение будет осуществлено под эгидой «войск ООН», как в Корее141.

Сегодня крайне сложно понять, как лозунги о «нейтральном статусе Венгрии» и «демократическом социализме» сочетаются с призывами о помощи к войскам США и их союзникам. Даже крайне наивному человеку должно было быть понятно, что американцы в условиях холодной войны вряд ли после изгнания советских войск предоставили бы Венгрии право на самоопределение и шанс для развития какого-либо «социализма». Поэтому слова мятежников о стремлении к нейтралитету и дружбе с «русской империей» следует рассматривать как пропаганду и дипломатическую уловку. Ещё в конце 1980‑х годов советское руководство слышало много заверений о нерасширении НАТО на восток и желании стран Восточной Европы жить в дружбе с Россией. После 1991 года эти пафосные слова были моментально забыты, а бывшие советские союзники сплотились в общей ненависти к «русскому медведю».

«Хороший коммунист»

Кризис и противостояние 1956 года как нельзя лучше отражаются в противопоставлении двух политических фигур: премьер-министра Имре Надя и духовного вождя католиков Венгрии кардинала Йожефа Миндсенти. Если первый воплощал все слабые стороны бюрократии ВПТ, то энергичный служитель господа был готов положить жизнь за свои вполне средневековые идеалы и лишь из-за вмешательства советской армии не стал правителем Венгрии.

Имре Надь родился 6 июня 1896 года в городе Капошваре. Его родители были селянами, уехавшими на заработки, и в дальнейшем биографы Надя подчёркивали его крестьянское происхождение. В глазах «патриотов Венгрии» это выгодно отличало его от еврея Ракоши и словака Кадара. В молодости юноша мечтал о карьере чиновника австро-венгерской монархии, но его судьбу круто изменила Первая мировая война. В декабре 1914 года Имре Надь был призван на военную службу. Будущий политик вспоминал: «Я облачился в традиционную расшитую галуном гонведскую униформу и стал „бравым солдатом“». Его военная карьера продолжалась до июня 1916 года, когда раненый Надь попал в русский плен.

В России жизнь молодого гонведа сложилась благополучно. После лечения в госпитале Надь был отправлен в Улан-Удэ, где жил в относительно привилегированных условиях, в офицерском бараке. Именно здесь его и застала русская революция. В поздних автобиографиях уже маститый политик писал, что его вступление в ряды большевистской партии было осознанным выбором, но его биограф Янош Райнер склоняется к тому, что «в том хаосе, что царил вокруг, Надь искал спокойной лучшей жизни…». Сотрудничество с революцией было самым простым путём для скорейшей репатриации на родину. 12 февраля 1920 года он становится кандидатом, а 10 мая членом РКП(б).

В апреле 1920 года Имре Надь сел на поезд, который увёз его в Будапешт. Хотя он получил инструкции по развитию подпольной работы в небольших провинциальных городах, в условиях царившего в Венгрии белого террора бывший пленный предпочёл не искушать судьбу, а просто поселился в родном городе, старательно избегая тех, кто знал его по России. Он считал, что «в 1921 году быть коммунистом в Венгрии было равнозначно готовности принести бессмысленную, никому не нужную жертву»142.

Надь вступил в легальную Венгерскую социал-демократическую партию, но в хортистской Венгрии прошлое, проведённое в большевистской России, не давало ему шансов на спокойную жизнь. Его несколько раз арестовывали, он жил под постоянным полицейским надзором, не мог покидать родной город и найти работу. В итоге Имре Надь снова сблизился с коммунистами, которые помогли ему в 1928 году нелегально выехать в Вену, а затем он перебрался в Москву, где