class="p1">– Ты знаешь Морикаву. Я и сам не горел желанием срываться с места из-за тебя, – проворчал Хизаши, наконец оборачиваясь. Вдали от Дзисин он снова ослабил контроль, как решил для себя Кента, и змеиный желтый глаз просвечивал сквозь падавшую на него челку. Никто до сих пор так и не заметил подвоха, так что Кента просто смирился, что это он такой особенный.

– На что ты уставился?

– Я… ни на что, – виновато улыбнулся он и пригладил взъерошенные волосы. – Вернемся, обязательно поблагодарю сэнсэя за заботу.

– Э, не стоит. Он наверняка уже об этом позабудет.

Кента не мог доказать, но с какого-то момента, он и не понял какого, стал понимать Мацумото гораздо лучше, пусть и не до конца, и видел, когда он лгал. А лгал он часто и виртуозно, ведь иного и не ждешь от ёкая, который уже год водит за нос величайшую школу оммёдо, дурачит простых людей и ничуть не меньше – своих товарищей. Улыбка Кенты померкла, когда он снова подумал об этом.

– Я рад, что ты будешь со мной, – признался он.

– Расскажешь?

Хизаши сел напротив, и теперь они смотрели друг на друга сквозь дым и вспыхивающие рыжие языки над очагом. Кента вздохнул и опустил взгляд на ножны Имы.

– Отец вернулся домой, – сказал он тихо. – Я не видел его с детства, мама сказала, он ушел сделать одно важное дело, но годы сменялись годами, и я так и не понял, что настолько важное заставило его бросить нас с мамой одних. Должно быть, это что-то сравнимое со спасением мира. – Он усмехнулся. – Но мы просто скромная семья из лесной деревни, кого и от чего мы можем спасти?

– Но ты же спасаешь, – возразил Хизаши, щурясь от жара, который так любил.

– Юрико-химэ мертва, бабушка Сачико прыгнула со скалы, Тору из Янаги больше нет, целая деревня чужих, но все-таки людей, лишилась жизней в один миг, потому что я решил, будто творю благое дело. Скажи мне, Хизаши-кун, кого я спас?

Мацумото молчал, и Кента с самого начала знал, что ему будет нечего ответить, оттого горько усмехнулся.

– Даже этот дом. Я обещал отблагодарить его хозяев за доброту, но смог только прибраться после их смерти.

– Думаешь, один такой? – вдруг зло бросил Хизаши. – Один несешь груз вины? Возомнил себя центром мира, от которого все зависит?

– Нет, я…

– Люди… Люди постоянно, сплошь и рядом, делают неправильный выбор, и что? Почему тогда ты все еще хватаешься за ножны?

Он отчитывал Кенту не впервые, но именно сейчас показалось, что он не просто говорит о Кенте, а понимает его, чувствует так, будто был в его шкуре. Дым, тянущийся в дыру над очагом, мешал поймать взгляд Хизаши, все смазывалось, теряло четкость – и реальность.

– Потому что я не могу сдаться, – ответил он первое, что пришло на ум.

– Тогда просто перестань уже ныть.

И Кента расхохотался. Смеялся так громко и долго, что заболел живот, а на глазах выступили слезы. В основном над собой, своей очевидной глупостью, но и немного над тем, каким ворчливым, стариковским тоном заговорил Хизаши.

– Хорошо, – наконец затихнув, сказал он и смахнул слезы. – Больше не буду.

– Безумный какой-то, – буркнул Мацумото. – Угораздило же с таким связаться.

После этого разговор смолк сам собой. Хизаши не стал больше ничего спрашивать, а Кента слишком устал, чтобы бодрствовать и дальше. Появление Мацумото успокоило, и засыпал он уже с теплом на сердце, слушая возню с другой стороны ирори.

Наутро продолжили путь. Оказалось, что Хизаши не воспользовался конюшней Дзисин, а добрался сюда частично пешком, частично – на телеге путешествующего торговца. Лошади вообще недолюбливали его, скорее всего, чувствовали ёкая. Хэби, поправил себя Кента, теперь он знал наверняка. По пути больше молчали, потому что приходилось ютиться на одной лошади по кличке Чоу[27], к счастью, она оправдывала свое имя, буквально паря над землей, и расстояние до деревни Цукикава[28] стремительно сокращалось. Кента радовался этому, и волнение уже не так тяготило, когда за спиной ощущалось живое тепло другого человека. Он возвращался домой.

Заночевали у добрых людей, хотя Кенте хватило бы и места в амбаре, но Мацумото не любил соглашаться на меньшее. Измотанные скачкой, они уснули мгновенно, а после обеда следующего дня Кента уже приметил знакомые места. Он замедлил шаг Чоу, оглядываясь вокруг.

– Далеко еще? – вздохнул Хизаши, цепляясь за его простое, без гербов, хаори.

– Обедать будем уже дома, – ответил Кента, и по телу прошла волна дрожи. Он подстегнул лошадь, и ветер ударил в лицо. Хизаши зашипел, кажется, умудрившись прикусить язык.

Учитывая, что письмо могло идти гораздо дольше, чем они скакали, вместе срок получался изрядный, и Кента гадал, как много мама уже успела рассказать отцу: о случившемся тогда, о происходящем с ним сейчас. Так захотелось вдруг сделать это самому, что от нетерпения Кента едва не выпрыгивал из седла. Похож ли он на отца? Может, они уже одного роста, а может, Кента даже выше. Детские воспоминания слишком размыты и приукрашены временем и фантазией. Но скоро он все узнает, увидит своими глазами.

Показались столбы, отмечающие вход в деревню Цукикава, и Кента натянул поводья.

– Выглядит лучше, чем я ожидал, – отметил Хизаши. Кента помог ему спрыгнуть с лошади и повел Чоу вперед.

– По-твоему, мы живем в землянках?

Хизаши хмыкнул в ответ, но Кента и не подумал оскорбиться. Все равно его спутник, тоже сменивший красное кимоно Дзисин на синее попроще, но не изменивший своему любимому хаори, смотрелся здесь как принц среди нищих. Кента улыбнулся, представив, как будет знакомить его с мамой, ей он точно понравится.

И с отцом. Он познакомит товарища со своим отцом – до сих пор не верилось.

Когда они проходили через центр деревни, люди выглядывали из домов, но то ли не узнавали, то ли с подозрением относились к красиво одетому чужаку рядом с Кентой. Никто не вышел поприветствовать его, но все отошло на второй план, когда показался отдельно стоящий добротный дом с террасой, что в летнюю жару приятно пахла деревом. И они с Хизаши еще даже толком не приблизились, как выбежала хозяйка – невысокая хрупкая женщина с рано начавшими седеть волосами. Она застыла, прижав руки к груди, и Кента поспешил ей навстречу, а поравнявшись, наверное, впервые в жизни заметил, насколько был крупнее и выше нее.

– Я дома, – сказал он и раскинул руки.

«Я дома» – слова, от которых теплеет на сердце, и все же, заключив мать в объятия, Кента ощутил волнение, никак не