Тем не менее в поселке все бурлило. Когда подруги вернулись, то первым делом охрана сообщила им о том, что в поселке введено чрезвычайное положение.

– Ночью убийство произошло. И убийца-то один из наших. Сексуальный маньяк. Хотел соседку свою прирезать, да ему в этом один из его соседей помешал. Ну, маньяк его первым и положил, а потом за своей жертвой отправился. Целую ночь у нее в доме проторчал, все ждал, когда вернется. Да девчонка не глупа, у своих подруг спряталась, только так и уцелела. А когда вернулась, маньяк уже сбежал, только труп после себя прибрать не успел.

Как и предвидели подруги, энергичная и деятельная Марина успела оповестить всех своих соседей о том, что она видела Горшкова возле дома Светы в вечер убийства. Тот факт, что труп был найден в полночь, а Марина видела Горшкова возле дома Светы около девяти вечера, никого не заинтересовал. Зато Марина успела переговорить с тетей Марусей. Обе женщины обменялись сплетнями и увеличили убойность информации вдвое.

Теперь Горшков получался каким-то совершенно невероятным злодеем.

– Жену свою убил. Полюбовника ее убил. Сам – маньяк сексуальный оказался. А его жена все про него узнала и любовнику своему рассказала. А разве вы не знали, Курилкин с женой Горшкова амуры крутил? Нет? Ох, какая у них страшная любовь была! Он ее прямо обожал. Даром что она его на двадцать лет старше была.

Подруги прямо диву давались, как за короткое утро мнение окружающих о бедном Горшкове могло так сильно измениться. Не попади он в ДТП и вернись в поселок, толпа его могла запросто растерзать, а потом еще и закидать камнями. Следователь, который беседовал ночью с подругами, тоже был тут. Основательно обработанный общественным мнением, он горел желанием побеседовать с господином Горшковым.

– Это невозможно. В ближайшее время уж точно. Горшков в больнице. В реанимации. Выживет или нет, врачи предсказать не берутся.

– Вам это откуда известно?

– Из самых достоверных источников.

Девушки уже побывали в больнице, куда отвезли Горшкова. О том, что его повезли в больницу имени Красина, они узнали в справочной. Нельзя сказать, чтобы эта больница была как-то особенно хорошо оснащена или специально предназначена для тяжелых пациентов, но она была ближе всего к месту ДТП, и врачи со «Скорой помощи» боялись, что до другой клиники они своего пациента просто не довезут.

Больница стояла на окраине города. С одной стороны за ней начиналось Пороховское кладбище, с другой из ее окон виднелись трубы крематория. Соседство знаменательное, для больных прямо-таки целительное. Кто и не собирается помирать, лег просто на обследование, тот поневоле задумается.

Видя изо всех окон наглядное напоминание о том, что жизнь не вечна, все бренно, а мы смертны, даже самый заядлый шутник передумает шутить со своим здоровьем.

Сама больница была выстроена из красного кирпича, обожженного в печах еще во времена царя Гороха. Выстроенное примерно в те же годы здание было сейчас в удручающем состоянии. И в то, что в этих разваливающихся от старости стенах кто-то может еще лечить и спасать людей, верилось с трудом.

Но персонал тут был душевный. В справочной девушек приняли как родных. Утешили, успокоили. Старушка, по виду ровесница прошлого века, убежденно говорила подругам о состоянии Горшкова, даже не прибегая к помощи телефона:

– Жив ваш Горшков! Жив! А чего ему не выжить? Вот, я помню, в войну к нам раненых привозили, вот тогда да – было дело. Ни бинтов, ни хлороформа. Ампутации под сто граммов спирта на живую делали. Дадут пациенту выпить, он чуток забалдеет, да и вперед – доктор ему ногу пилить. Потом отнесем парня в палату, а что с ним дальше делать, и не знаем. Антибиотиков нет, а гангрена – штука страшная. Сгорали ребята за пару дней, словно свечки. А ваш-то чего!

И бабка пренебрежительно махнула рукой:

– Выживет! Врач у нас сегодня хороший. Оборудование город нам в прошлом году новое подарил. Лекарств полный ассортимент. Чего же ему не выжить? Кровь перелить надо – пожалуйста, целый холодильник этой крови-то. А если какой группы нету, так подвезут из городского банка крови. Только трубочку сними, и звони. Вот нам бы на войне так! Не было у нас крови, чтобы раненым перелить. Последнюю врачи отдавали иной раз. А вокруг голод, блокада. Люди едва ноги от недоедания и истощения передвигали. А все равно приходили, последние капли сцеживали. А вы все жалуетесь! Все недовольны чем-то! Вам бы в наше время пожить, небось по-другому бы запели!

– Бабуля, мы же ваших подвигов не умаляем, – взмолилась Леся. – Кто спорит? Вы – герой. И все ваши ровесники тоже герои. Мы по сравнению с вами просто избалованные дети.

– Вы нам узнайте точно про нашего больного, и мы уйдем!

– Выживет, я сказала! – сверкнула на них совсем не старческим глазом санитарка. – Даже и не смейте ни о чем плохом думать.

– Бабуля, понимаю, вы в прошлом веке застряли. Но вот же телефон! Узнайте у сестры в реанимации, какое у него состояние?

– Операция еще идет! Рано звонить!

Вот оно в чем дело! Горшков еще на операционном столе. Долго же с ним возятся. Видать, состояние совсем тяжелое. Но подруги не ушли. Они присели на скамеечку, смиренно дожидаясь результата. Бабка покосилась на них раз, покосилась другой, а потом, сменив гнев на милость, не выдержала и поинтересовалась:

– А кем же вы ему будете, больному-то вашему? Али сестры?

– Нет, просто знакомые.

– Ну-ну… знакомые, – закивала бабка. – А вот в мое время все сестрами любили представляться. Как ни придет иная к больному, а все сестра. И столько к некоторым ребятам сестер этих ходило, прямо героини у них матери!

И бабушка тихонько захихикала. Присоединившись к ней, подруги подумали, что, может, в бабкиной молодости лекарства были и другими, зато мужчины были все те же. Ничто не меняется под луной, разве что декорации немного другие. А пьесы, которые разыгрываются на сцене, все те же.

Подруги просидели в ожидании почти два часа. За это время успели подружиться с героической бабулькой, попить с ней чаю и съесть бисквитный тортик с конфетами. За покупками подруги смотались в ближайший магазин. Не потому, что им самим так захотелось сладкого, просто они хотели хоть как-то поддержать и порадовать героическую бабушку, которой довелось пережить такие страшные годы. И не просто пережить, а выжить в них. И не просто выжить, а сохранить ясный рассудок до самой глубокой старости.

Тоже своего рода подвиг, но бабка совсем своей жизнью не гордилась. Она лишь повторяла, что верить надо в лучшее. Так и в песне поется. И даже напевала подругам несколько строк из какой-то далекой советской песни, где воспевалась вера человечества в светлое коммунистическое будущее. Тот факт, что будущее это так и не наступило, несмотря на веру сотен тысяч и даже миллионов человек, бабку почему-то не смущало.

– Все будет хорошо, – оптимистично твердила она. – Уж коли мы войну выиграли, изверга рода человеческого погубили, теперь Русь-матушка не пропадет. Весь мир может в тартарары отправляться, а у нас все живы будут!