Эта сцена чрезвычайно поразила ее. Как никто другой, Таня знала, как больно, когда тебя жестоко отвергают и предают из-за тупой, упрямой непреклонности, не желая считаться с твоим израненным сердцем. Перед ее глазами стояла та страшная, холодная ночь, когда, узнав правду о том, что она состоит в банде, любимый человек жестоко отверг ее, буквально оставив умирать на снегу.

И теперь сердце разбивалось не у княжны — оно разбивалось у Тани.

Став бандиткой и воровкой, пусть даже не по своей собственной воле, она заглушила в себе все человеческие чувства, специально заставляя превратиться свое сердце в бесчувственный кусок льда. Иначе было просто не выжить. Она не имела права на эмоции: на сострадание, милосердие, душевную боль…

И вот теперь, наблюдая за невероятной сценой, затронувшей в ее душе самые потаенные чувства, Таня вдруг почувствовала, как в душе ее что-то дрогнуло и стала таять жесткая, панцирем покрывшая сердце, непробиваемая корка льда.

Это было невероятно, необъяснимо! Она смахнула слезы рукой. И, вся дрожа, быстро, незаметно для окружающих, вышла из съемочного павильона.

В съемках объявили перерыв, народ разошелся. Петр Инсаров галантно поцеловал руку партнерше:

— Вера, вы были великолепны. Как всегда!

— Да, благодарю… — рассеянно отозвалась Холодная, но было видно, что мысли ее витают далеко, а глаза рассеянно блуждают по сторонам.

— Что-то случилось? — Инсаров был тонким физиономистом. — Вас что-то тревожит?

— Да, вы правы, — она вздохнула, — видите ли, тут произошла такая досадная неприятность. Я, право, не знаю, как об этом сказать.

— Скажите, как есть. Может, я помогу, — Инсаров хотел выступить надежным другом, хотя всегда действовал исключительно в своих интересах.

— Я потеряла кольцо. Мое любимое кольцо с большим ярко-синим сапфиром. — Глаза актрисы выражали неприкрытую печаль. — Помню, я сняла его на минутку здесь, на съемочной площадке, чтобы набросить меховую накидку… Потом отвлеклась… А теперь его нет.

— Золотое кольцо? — Брови Инсарова поползли вверх. — С настоящим сапфиром?

— Ну конечно, золотое, с настоящим.

— Вера, как можно быть такой беспечной! Это же Одесса, столица воров, — Инсаров укоризненно покачал головой. — Вашему кольцу, как здесь говорят, уже сделали ноги. Необходимо сказать Харитонову. Пусть всех здесь обыщут.

— Да что вы! — Холодная перепугалась не на шутку. — Начинать съемки с такого скандала? Я не могу! И потом, может, оно просто упало на пол, закатилось в щель. Сразу кого-то подозревать — нет, что вы!

— Давайте поищем, — наплевав на съемочный костюм, Инсаров опустился на колени и стал ползать по полу, — нет никакого кольца. Да и щелей здесь нет. Все на виду, негде спрятаться или спрятать.

— Ладно, бог с ним, — актриса снова вздохнула. — Спасибо вам, Петр. И прошу вас, никому не говорите! Я не хочу причинять людям неприятности.

— А вот это вы зря, — Инсаров нахмурился, — здесь завелся вор, а вора нужно наказать. Вы не первая, кого ограбили на этой кинофабрике. Я слышал про украденные алмазы. А про убийства знаете и вы. Горничная наверняка вам рассказала. Вас уже грабили на балу, так что вы в курсе, где именно находитесь. И это неправильно — молчать, если у вас что-то украли.

— Я все-таки промолчу, — Холодная решительно сжала губы. — Я не думаю, что ворами становятся от хорошей жизни. Может, это женщина, и ей нечем кормить детей. Время это страшное. Бог с ним, с кольцом. Меня без него не убудет, а носить сапфиры, когда люди умирают от голода, — непозволительная роскошь! Так что больше не будем об этом говорить.

И она решительно направилась в свою гримерку. Горничная шла следом. Вера остановилась, чтобы поправить вечно спадающую накидку, горничная опередила ее и открыла в гримерку дверь.

Войдя первой, она вдруг громко вскрикнула:

— Посмотрите, мадам!

На полу, на светлой доске пола, недалеко от двери, лежало кольцо. В свете, падающем из окна напротив, ярко блестел синий сапфир.

— Это же мое кольцо! — Вера радостно бросилась к драгоценной находке, надела кольцо на руку и вдруг нахмурилась: — Но я не понимаю, как оно оказалось здесь… Я отчетливо помню, что сняла его на съемочной площадке. И вот теперь здесь…

— Вернули, мадам, — горничная обладала быстрым умом и хорошо успела сориентироваться в окружающей обстановке, — вор вернул. Вы сегодня так играли, мадам, что у вора сердце екнуло. Вот он и вернул.

— Разве такое возможно? — Лицо актрисы выражало бесконечное удивление.

— А колье с бала? — напомнила горничная, бывшая в курсе всех событий. — Его же этот вернул… Как его… Мишка Япончик! И вот сейчас тоже, похоже, его работа.

— Разве здесь есть люди этого Япончика?

— Они повсюду. Он же над всеми ворами здесь главный, — горничная говорила уверенно, — его работа, помяните мое слово. Он это. Точно говорю.

Кутаясь в темную шаль, Таня быстро шла между запертых дач по Малофонтанской дороге, удаляясь от кинофабрики. Съемки затянулись допоздна. Ее каблучки громко стучали по камням. Поравнявшись с желтым дачным особняком в мавританском стиле, она свернула в едва заметный переулок. Там стояла сплошная темень — хоть глаз выколи! Услышав вдали конское ржание, Таня ускорила шаг.

В пролетке ее ждали Котька-Рыбак и Хрящ, который был за кучера и, поджидая Таню, нетерпеливо вертел головой.

— Принесла за чего? — Котька-Рыбак уставился на Таню, когда она села в пролетку, и та быстро покатила по разбитой дороге дачного переулка. — Народ гутарит — ты кольцо сфинтила. Принесла?

— Не принесла. На фабрике фараоны, — Таня говорила быстро, отрывисто, не глядя на Котьку-Рыбака. — Взять при фараонах — оно мне надо? Кольцо того не стоило!

— Так там же цаца эта московская, вся бриллиантами засыпанная! — злился Котька-Рыбак. — Кинодива хренова, вся в камнях, как у меня чирьи на жопе! И у нее ничего не взять?!

— Сказано тебе — не взяла! Отлезь!

— Ну, Алмазная, нарвешься… — засопел Котька, но тут раздался резкий голос Хряща:

— Засохни, швицер, пока язык за ушами не оказался! Сказано тебе — фараоны!

Пролетка быстро и уверенно катила в темноту.

Концерт в театре «Гротеск». Первая встреча королевы экрана и короля воров. Страшная новость — сплетня о любовнике Соньки Блюхер. Новый владелец кабаре

Театр был полон — потому что был безопасен. И, узнав, что в зале будет безопасно, публика валом валила на концерт. Все билеты были раскуплены заранее — недели за две. Были куплены даже дешевые стоячие места в проходах, и театр «Гротеск» не знал такого аншлага в лучшие свои времена.