— И вовсе это не глупые сплетни и не чушь, — обиделась горничная, — а что ни на есть самая настоящая правда! Не верите — сами спросите. Двух уже убили.

— Кого это убили? — В голосе актрисы звучало явное недоверие.

— Да двух артисток местных, которые уже снимались на этой кинофабрике! — Горничная даже дрожала от восторга, передавая такую замечательную новость. — Снимались они тут, обе. Вторая, вроде, даже была балериной. И обеих придушили.

— Что значит — придушили? — Вера нахмурилась.

— А вот то! Придушили женским чулком!

— О господи! — она рассмеялась. — Это ты сама выдумала? Такую нелепую глупость?

— Вовсе это не глупость! — обиделась горничная. — И не сама я такое выдумала! Что я, больная на всю голову — такое выдумывать, что ли? Просто все об этом здесь говорят. Плохое это место.

— Кто же их убил? Ревнивый любовник?

— А не поймали убийцу! — Горничная снова воодушевилась подробностями. — Говорят, страшный убивец тут бродит. С головой у него непорядок. Он трупы цветами окружает.

И восторженным тоном горничная пересказала все подробности убийств Карины и Ксении Беликовой, о которых знали абсолютно все, начиная от руководства кинофабрики и заканчивая последней уборщицей.

Слушая этот страшный рассказ, Холодная вдруг подумала, что для выдумки и сплетен все это выглядит слишком уж детальным и подробным. Но кто натолкнул на этот рассказ о происшествиях давних, а главное, не имеющих к ней никакого отношения, ее горничную? Это был явный недоброжелатель, ведь после подобного пересказа деталей слишком уж неприятный осадок остается в душе.

Выходило так, словно кто-то намеренно пытался испортить ей съемочный день. Что ж, такое начало не предвещало ничего хорошего.

— Я поняла. Довольно. — Актриса прервала горничную, которая уже пошла по второму кругу. — Все это было давно. И, может, было совсем иначе. Но для чего ты рассказываешь все это мне?

— Как это для чего? А вдруг вас убьют? — Глаза горничной распахнулись от удивления, и Вера почувствовала неприятный холод.

— Да кому и зачем меня убивать? — Она хотела рассмеяться, но не смогла.

— Так актрис убили. А вы здесь самая красивая, — искренне сказала горничная. — Вдруг этот убивец за вами будет охотиться? Уходить вам отсюда надо, вот что!

— Ну, знаешь… — Холодная пожала плечами, — из-за глупых сплетен отказаться от такой роли — это было бы просто смешно!

— А если вас убьют? Что вы тогда делать будете? — спросила горничная вполне серьезно.

— Вот что, никто меня не убьет, — актриса старалась говорить твердо. — В местах, где бывает много разных людей, всегда происходят различные случаи. И кого-то убивают. Как в каждой гостинице, как в каждом доме. Но это же не значит, что случаи, которые были давно и не имеют никакого отношения к моей сегодняшней жизни, могут касаться меня. Я благодарна тебе за рассказ. Но ко мне все это не имеет никакого отношения.

— Ну, как знаете, — горничная пожала плечами, — только тут все о таком говорят, как вы приехали.

— Это сплетни, не больше.

Но, несмотря на свой тон, Вера не испытывала той уверенности, которую пыталась изобразить внешне. На душе ее вдруг стало тоскливо, пасмурно, как бывает самым грозовым днем. Приказав себе больше не думать о глупостях, актриса вышла из гримерки.

— Мотор! Начали! — И в этот раз все с каким-то особым трепетом восприняли привычное урчание камеры. Люди толпились в дверях съемочного павильона. С каждой минутой их становилось все больше и больше. И даже охранники, студийные работники, призванные следить за порядком и специально назначенные для этой цели Харитоновым, поддались общему настроению, забыв обо всем.

Никто так и не понял, как это произошло. Магия распространилась по воздуху, как волна удивительного, редкого аромата, заставляя каждое сердце биться чаще, зачарованно глядя на съемки в павильоне.

Изящный поворот головы, взмах ресниц, изысканный жест, томное движение плечом — и вот толпа замерла и как по мановению волшебной палочки превратилась в обитателей заколдованного королевства, где нет ничего, кроме магии феи, ничего, кроме пьянящих чар, заставляющих на какой-то отрывок жизни навсегда уйти из окружающей реальности, погружаясь в другой мир. В мир волшебной королевы, пришедшей из восхитительной сказки.

Магия преображала. И если балерину Беликову волшебная камера превратила в уродливое чудовище, то женщину, которая творила сейчас волшебство на съемочной площадке, сделала не просто королевой, а каким-то сверхъестественным существом.

Никто не думал, что можно так играть. В каждом жесте актрисы, в каждом повороте ее головы было какое-то волшебство, заставляющее забыть о печальной реальности и погрузиться в выдуманный мир из совершенно другого века, где приближалась к своему страшному концу княжна.

Актриса буквально принуждала смотреть на себя, и никто не мог понять, как она это делает. Но было в ней что-то особенное, заставляющее подчиниться безмолвному приказу — приказу войти в искусственный мир, полный нежности и любви.

Холодная была профессионалом высшего класса, и те, кто работал в кино долгое время, не мог не оценить точности ее жестов и умелых поворотов — важной части четкой работы с камерой. Она знала, с какой стороны лучше падает свет, освещающий ее лицо, как стать так, чтобы тени ярких ламп удлиняли ее ресницы. Она двигалась точно, словно по четко размеренной схеме, так, чтобы камера могла следовать за каждым ее движением, и при этом творила мир, полный восхитительной любви.

Есть особые люди, призванные вызывать любовь и нежность с первого взгляда, люди, призванные служить красоте. Они творят красоту в самые темные времена, словно пытаясь объяснить, что нет ничего важнее любви и всепоглощающей нежности, от которых чище и лучше становится человеческое сердце. В таком сердце, открытом для красоты и любви, нет места страху, агрессии, крови, нет места войне.

Именно этим великим даром — даром вызывать любовь и очищать человеческие сердца — и обладала женщина, которая находилась в тот миг на съемочной площадке павильона кинофабрики. И магия ее, волшебная магия возвышенного, прекрасного мира, заставила замереть на месте, превратиться в соляной столб наблюдавшую за нею толпу.

Среди этих людей, стоявших в дверях съемочного павильона, была и Таня, которая приехала в тот день на кинофабрику. Она не снималась в новом фильме про княжну Тараканову, но как актриса-статистка, часто занятая в фильмах, имела специальный пропуск с печатью от дирекции кинофабрики, по которому могла пройти в съемочный павильон. Зная, что в тот день предстоит достаточно много съемок, Таня не удержалась от искушения прийти взглянуть на великую актрису, тем более, что сама она не пропустила ни одного фильма с участием Веры Холодной. Как и всем, Тане необычайно любопытно было взглянуть на кинозвезду в жизни.

И, стоя в толпе, наблюдая за любовной сценой в исполнении актрисы, Таня чувствовала, как у нее щиплют глаза. Княжна ссорилась со своим любовником, который (по измененному, отличающемуся от романа сценарию) должен был впоследствии ее предать. Любовник, которого играл Петр Инсаров, вел себя как последний негодяй (Инсаров вообще вызывал у Тани отрицательные эмоции, и она не могла нарадоваться, что актер так соответствует своему персонажу). Княжна — Вера Холодная — была сама нежность и кротость. Заламывая руки, она тянулась к нему, пытаясь удержать его тем отчаянием, которое выражали ее прекрасные глаза. Хрупкое сердце несчастной княжны разбивал негодяй-любовник, и у Тани вдруг тоже разболелось сердце.