Ганнона, ослабила римских солдат, к тому же они определенно недоедали. Теперь появилась возможность разбить непобедимые легионы, и Ганнон решился на битву.

В карфагенском войске насчитывалось, как пишут античные авторы, до пятидесяти слонов. Впереди выступала нумидийская конница.

Приблизившись к первому валу, ограждающему римский лагерь, нумидийцы начали дразнить противника и вызывать его на бой, а затем притворно отступали. Это был обычный прием: если атакующие увлекутся и оторвутся от основных сил, нумидийцы развернутся к ним лицом и вступят в бой. Так и произошло — римская конница понесла большие потери.

После этого Ганнон разбил свой лагерь совсем недалеко от римского.

Следующие два месяца обе армии стояли друг против друга, ничего особенного не предпринимая.

В конце концов ситуация созрела: никто больше не желал ни осаждать, ни сидеть в осаде. На открытом пространстве, разделявшем лагеря, произошло сражение.

Одолеть римлян на суше не удавалось пока никому. Сначала обратились в бегство наемники, которых карфагеняне поставили биться в первых рядах, за ними повернули и остальные. К вечеру римляне захватили слонов и весь обоз противника. Опьянение внезапной победой было так велико, что римляне утратили бдительность.

Ганнибал решил, что настал удачный момент, когда можно спасти положение хотя бы отчасти. В полночь он вышел из города со своими войсками. Рвы, которыми трудолюбивые римляне окружили Акрагант, он забросал заранее подготовленными «снарядами» — плетеными мешками, в которые натолкали мякину, — и по такому «мосту» выбрался из кольца осады.

На рассвете римляне увидели, что карфагеняне вырвались из западни. Они пустились в погоню, слегка куснули карфагенский арьергард, но на этом преследование прекратили и вошли в город. Поскольку гарнизона в Акраганте больше не было, римляне разграбили его подчистую, жителей обратили в рабство и буквально растоптали строптивый город.

Политические последствия этой победы оказались двойственными. С одной стороны, многие сицилийские города были всерьез напуганы успехами римлян. Им казалось, что сопротивляться легионам бесполезно: солдаты-латиняне терпеливы, не боятся никаких трудностей и способны сидеть под стенами осаждаемого города месяцами. К тому же в легионах не случается бунтов: служба в римской армии была делом граждан, а не наемников. Поэтому многие сицилийские города «добровольно» перешли на сторону Рима.

Однако если на суше Рим был непобедим, то на море первенство принадлежало Карфагену. Из этих соображений некоторые приморские города, напротив, изъявили покорность Новому Городу.

В Карфагене тоже сделали верные выводы: следует навязывать противнику боевые действия там, где пунийцы заведомо сильнее, — на море.

Флот из семидесяти карфагенских судов принялся совершать набеги на прибрежные города не только Сицилии, но и Италии, опустошая их. Всякая торговля прекратилась. Неаполь, Остии Тарент, Сиракузы терпели убытки. Карфаген захватывал римские торговые суда и собирал дань с ливийских племен.

Римляне столкнулись с необходимостью создания собственного боевого флота.

Глава III. Рим выходит в море

Консулы лично курировали строительство новых кораблей. В кратчайшие сроки, всего за два месяца, римляне снарядили сто квинквирем (пентер)[30] и двадцать трирем (триер). Есть и другие данные — сто шестьдесят кораблей за шестьдесят дней.

Большой флот потребовал большого количества гребцов, поэтому к морскому делу были привлечены не только союзники Рима, италийцы (их гражданские права отличались в те времена от гражданских прав собственно римлян), но и рабы, и бедняки, которые, согласно имущественному цензу, не имели права служить в римской армии.

О том, каким образом римляне строили свой флот, существуют разные мнения.

Полибий, например, утверждает, будто римляне сооружали свои корабли, копируя захваченную ими карфагенскую пентеру. Вообще он искренне восхищается самоуверенностью римлян, которые отважно хватались за совершенно новое для них дело, если того требовали практические соображения. Ясно, что первые опыты бывали неутешительны, однако римлян это не смущало: они упорно пробовали снова и снова. И в конце концов методом проб и ошибок создавали нечто приемлемое.

Поначалу у римлян вообще не было собственного военного флота, ни парусного, ни гребного. Когда им впервые понадобилось переправить войска в Мессану, они «одолжили» пятидесятивесельные галеры, трехпалубные триеры и все, что годилось для переправки войск, у жителей Неаполя, элейцев, локров и других «морских» народов.

Однако, сообщает Полибий, во время этой переправы на римский сборный флот напали карфагеняне, и один карфагенский корабль римлянам удалось захватить. «По образцу этого корабля римляне и соорудили весь свой флот», — сообщает автор.

Спустя столетия ему возражает Ганс Дельбрюк, немецкий историк, который увлеченно и захватывающе интересно рассуждал о военном деле прошедших эпох. По каждому поводу, добавим, у Дельбрюка имеется оригинальное, часто противоречащее общепринятому мнение.

Дельбрюк полагал, что у римлян и без заимствованного у карфагенян образца имелся собственный опыт кораблестроения. При всем уважении к авторитету Полибия, ученый немец не может воздержаться и от критики в его адрес:

«...B отношении Первой Пунической войны мы вынуждены целиком положиться на суд Полибия. Но как бы высоко мы ни расценивали дарование Полибия-критика и Полибия-историка с учетом также всей важности того, что он пользовался источниками из обоих лагерей, все же приходится признать, что наши сведения о сицилийских и африканских боях покоятся на менее верной основе, чем сведения о Марафоне...

Давно доказано, — пишет далее Дельбрюк, — что неправильно видеть (в этой войне) борьбу исключительно сухопутной силы с могущественной морской державой. Рим сам издревле был торговым городом, портом Лациума, и в его гербе красовалась галера; союз же, возглавляемый им, включал города исконных мореходов — города Великой Греции, от Кум и Неаполя до Тарента. Если до тех пор Рим обращал все свои силы на сухопутную войну, то происходило это от того, что его противники были сильны на суше; в противных же случаях, как при покорении в древнейший период других латинских городов или, наконец, Тарента, римляне вели свои войны как раз в союзе с Карфагеном, что избавляло их от необходимости укреплять свою морскую мощь. Только борьба с самим Карфагеном принудила Рим подтянуться также и в этом отношении. Рим построил себе флот из пентер, которых он раньше не имел, но мог легко создать, так как в изобилии располагал всем материалом для постройки и снаряжения кораблей.

Полезно будет заметить, что знаменитый рассказ, будто римляне ничего не понимали в морском деле, построили свои корабли по образцу случайно выброшенной на берег карфагенской пентеры и обучали своих гребцов на остовах кораблей на суше, восходит к Полибию, который здесь явно становится жертвой чудовищного риторического преувеличения».

Но каким бы ни был опыт римских мореплавателей, как бы тщательно они ни скопировали карфагенскую пентеру (или