задержали, но одна ценная картина была безвозвратно испорчена. Чудо, что посетители не пострадали. Зато музей ждет грандиозное разбирательство: как так получилось, что целая банда воров среди белого дня едва не утащила дорогущие экспонаты, и куда в это время смотрела служба безопасности?! Наша Академия тоже получит порцию гневных писем, ведь могли пострадать ученики, и плевать будет их родителям, что при планировании экскурсии мы не получали от преступников письма с подробным изложением их намерений.

Мне стало жаль господина Мщерова, ведь идея отвезти туда учеников принадлежала ему. И все сложилось бы удачно, если бы не эти негодяи!

— Зачем им понадобились красть именно из этого музея? — спросила я. — Насколько мне известно, он не входит в двадцатку лидеров в державе.

— Все дело в экспонатах, которые пытались похитить, — раздался рядом голос, от которого я невольно вздрогнула.

— Матвей! — радостно воскликнул Скуратов, и церемония дружеских приветствий повторилась заново.

Мои щеки полыхнули огнем, когда наши взгляды встретились. Парень не выдал ни единого чувства, смотря на меня со сдержанной вежливостью, но я почти дословно запомнила их с Хельги разговор, и понимала, как сильно он меня любит. Эта мысль и утешала, и истязала.

— Эти экспонаты какие-то особенные? — с любопытством спросил Илья.

— Конечно. Картины написаны великим художником-маринистом, все частные коллекционеры готовы дорого заплатить даже за самую плохонькую его работу, а в музее были представлены семь превосходных картин! Теперь их шесть, одну уже не восстановишь, увы. А доспехи принадлежали кролу Пшемыслу Третьему, который собственно и выиграл битву.

Постепенно новость стала распространяться по столовой, и то и дело отовсюду доносились восклицания всех оттенков:

— Ну и скандал!

— Бедные наши ученики, страшно представить, что могло случиться!

— Каковы злодеи, покусились на доспехи великого крола, общественное достояние!

— Надеюсь, их подвергнут самой суровой из возможных кар!

— Вряд ли, по Кодексу об уголовных наказаниях кража не наказывается так сурово, даже столь дерзкая! Их скорее сошлют на рудники, или заточат надолго. Преступники еще сами запросят смерти, ибо нет ничего хуже для драконов, чем всю свою долгую жизнь провести в подземелье.

Угомонились они не скоро, и лишь необходимость следовать на занятия заставила учеников на время оставить разговоры о преступлении. Александр с Олегом и другими парнями неохотно поплелись на занятия живописью. Глеб же — талантливый художник — как мог их подбадривал.

— Не унывайте, вы еще оцените плоды своих стараний в будущем. Наше цивилизованное общество ставит данный вид изобразительного искусства превыше всех остальных, и вам самим будет стыдно, если вы не сможете на должном уровне поддержать беседу о живописи.

Его брат раздраженно возразил:

— Ты так говоришь, потому что сам любишь рисовать.

— Рисовать? — с презрением переспросил Глеб. — Ты называешь это «рисовать»? Для тебя живопись сводится всего-навсего к «рисованию»? Да ты хоть одно занятие посетил, убогий?

— Ну не так выразился. Называй как хочешь, если портреты пишут, а не рисуют, я спорить не буду, хотя почему их пишут, если фактически их рисуют, — для меня остается загадкой.

Лицо Глеба отразило такую смесь удивления и раздражения, что без слов был понятен его посыл: «Ты безнадежен, брат, безнадежен!»

— Ой, все! Давай не будем спорить, — отмахнулся Олег под смех друзей, но тут же продолжил. — Признай, ты бы вряд ли был рад заниматься тем, что чуждо твоей натуре. Ладно еще для дракониц умение набросать портрет или натюрморт — признак их образованности и достойного воспитания, но зачем это нужно мужчинам? Зачем мне знать историю этой треклятой живописи, или уметь смешивать краски для достижения идеального оттенка? Зачем мне учить биографию этой родоначальницы живописи, Коры Сикионской из глиняных драконов? Ну зачем мне забивать этим голову, уж лучше полет потренировать!

Я шла позади них, посмеиваясь, и не зная, прав Олег или нет, но вдруг мою ладонь подхватили, резко дернули, и, не успев даже удивиться, я влетела обратно в опустевшую столовую.

Чтобы остаться наедине с Матвеем.

— Прости, — смущенно сказал он. — Не следовало этого делать, но я хотел узнать, как твои дела, как ты себя чувствуешь, и не обижает ли тебя кто-нибудь из сокурсников?

Я всегда любовалась его утонченным лицом, но сейчас опустила глаза, чтобы не видеть, как искренность его тревоги украсила и без того прекрасный лик. При посторонних он лучше меня скрывал чувства, однако в настоящую минуту от деланного безразличия не осталось ни следа.

— Благодарю, меня никто не обижает. И чувствую я себя вполне хорошо.

— Хорошо, — повторил он, и повисла напряженная тишина.

— Ах, забыла спросить: были ли письма от госпожи Тобольской?

Матвея огорчила формальность разговора, но как могло быть иначе? Что я еще могла сказать или спросить, если между нами нерушимой стеной стояла дочь крола Казимирова, и принесенные им добровольно обеты.

— Еще до нашей поездки. Все пребывают в добром здравии. Павла так поразил турнир, что он только о полетах и способен говорить. Все пытается трансформироваться, но, ясное дело, безуспешно.

Улыбнулась, представив милого малыша, выдавливающего резерв, днем и ночью мечтавшего о полете. Наружностью он походил на Тобольских, такой же темноволосый и голубоглазый, в отличие от кареглазых Ясногоровых с их узнаваемыми светлыми волосами.

— Какие у тебя планы на зимние каникулы? — он всеми силами старался подобрать нить для разговора.

— Еще не знаю, нужно время, чтобы обдумать, а я каждую свободную минуту уделяю учебе. И забываю о каникулах.

По идее надо бы задать ему ответный вопрос, чтобы соблюсти правила приличия, но Матвей резко сократил дистанцию, заключив меня в объятия.

— Хватит уже болтать об этих глупостях, мы не на светском приеме, — с отчаянным гневом сказал он. — Элиф, неужели ты не понимаешь, что мы не сможем быть счастливыми друг без друга?

Я отлично это понимала, и каждую ночь лила слезы из-за нашей разлуки, но ведь все было сказано, все точки были расставлены, а он снова травит мои раны, колеблет мою решительность, и ради чего? Что мы можем исправить?

— С тех пор, когда мы в последний раз говорили, что-то изменилось? Ты говоришь, что мы не можем друг без друга, но разве обстоятельства позволят нам вернуть отношения? Ты придумал, как быть с твоей невестой?

Он разозлился, судя по тому, как напряглось его тело, но возразить ему было нечем.

— Матвей, мы же все обсудили. Зачем надо мучить меня?

— Я люблю тебя, — последовал краткий ответ.

От несправедливости этой жизни я готова была выть во все горло. Какая девушка не была бы рада услышать заветные слава от любимого парня? Такого красивого, образованного, благородного, лучшего среди лучших! Не каждой