пороге Евсеева, кивнув, чтобы тот проходил, набрал короткий номер на телефоне внутренней связи.

— Оля? — однако на другом конце провода определенно была не озвученная личность. — Наталья Игоревна, а Оля у нас где? — их молодой начальник отдела кадров постоянно решала какие-то проблемы, и почему-то нередко — вне рабочего места. — Хорошо, ладно, — отступил Родимский выслушав невнятный ответ кадровички. — Смотри, к вам там сейчас Коташова летит, — продолжал он, жестом предлагая Евсееву подсесть к столу. — Я ее заявление не подписал. Что хотите там делайте, хоть танцы с бубнами устраивайте, но, чтобы об увольнении она думать забыла, — и это был приказ, требующий исполнения без лишних вопросов, а на попытку что-то возразить со стороны кадрового работника, достаточно жестко добавил, — Наталья Игоревна, мне без разницы, как вы это сделаете. Коташова сейчас на эмоциях. Уволиться она не должна. Иначе тебя уволю, — крайне редко позволял себе переходить на «ты» с подчиненными, но именно сейчас у самого нервы сдали. И это, по всей видимости, почувствовали на другом конце провода. — Вот так-то лучше, — тон его сменился. — Всё, давайте, напоите ее там чаем, не знаю, отгул дайте на пару дней без привязки к отпуску. За нервный срыв дайте, пусть дома хоть напьется, хоть наревется. Доложишь потом. Да, заявление на отгулы мне на подпись сразу, — добавил он, определенно уже решив, как утихомирить слишком разошедшуюся сегодня Коташову. — Нормально всё? — закончив разговор с кадрами, обратился он к Евсееву.

Тот в кабинете руководства без лишней надобности не появлялся. И сейчас, в середине рабочего дня, увидеть его в районе собственного кабинета было более, чем странно. Если только…

— Да, всё спокойно, — заверил тот, не без интереса глянув на лежащее на столе Родимского заявление. И он, кажется, отлично знал, кем написано. — Что, увольняется? — а в тоне не получилось скрыть победных ноток. Ну не устраивала его Коташова со своим упрямством. Неважно, каким она была работником. Главное, что категорически отказывалась беспрекословно выполнять требования руководства, и, не в последнюю очередь — его.

— Кто? — не сразу понял Родимский. А, возможно, просто сейчас выигрывал время, просчитывая какие-то собственные ходы по урегулированию зашедшего слишком далеко противостояния двух, достаточно серьезных для учреждения, служб. А вот как начальник, допустить чехарды в оных не имел права. Им сейчас только в делопроизводстве и не хватает серьезных проблем. Служба на первый взгляд, незаметная, но, если даст сбой, держи — пропало. И он, со своим стажем службы на руководящих должностях, это знал, пожалуй, как никто другой.

— Коташова, — и снова в голосе Евсеева послышались не совсем приятные победоносные нотки. Одно успокаивало, Коташовой в кабинете не было, а то бы уже, взорвалась, как пороховая бочка.

— А, нет, куда она пойдет, — отмахнулся Родимский, откинувшись на высокую спинку рабочего кресла. — Что-то там не пошло, с психу написала, — продолжал он, на мгновение задержав взгляд на засветившемся экране своего мобильного. — Сейчас успокоится и дальше будет нормально работать.

— А, может — пусть? — высказал предложение Евсеев, уверенно продолжая, — С такими нервами лечиться надо, а не с документами работать.

— А у нас за воротами очередь из желающих на ее должность стоит? — тотчас отреагировал Родимский. Да, по работе в целом к нынешнему заму претензий не было. Но вот что касалось отношения к людям… Здесь возникали некоторые вопросы. К человеку он, в большинстве своем, относился как к расходному материалу. А так, по мнению, по его мнению, работать — нельзя.

— А то не найдем, — с непонятной ухмылкой обронил в свою очередь Евсеев, добавив, — Сейчас с этой пандемией, люди из частного сектора за любую работу в бюджетных структурах хватаются. Бери любого.

— Здесь не любой нужен, Максим Андреевич, — возразил Родимский, убирая в ящик стола по-прежнему беззвучно мигающий от звонка мобильный. — У нее стажа в этой должности 10 лет. Тетя с улицы въезжать будет дай Бог год. Это, во-первых. Во-вторых, у нас в следующем году реорганизация. Кто будет заниматься документами — ты?

— Ну, там еще Сысоева с Ручниковой есть, — с уверенностью напомнил Евсеев. Он, определенно, чего-то не понимал. Уж сегодня, по всем канонам, Коташова должна была быть уволена! Делопроизводственный отдел оставался, пожалуй, единственным отделом в данном заведении, где ему пока не получилось установить свой жесткий контроль.

— Сысоева не то, что не вытянет, она следом уволится, — совершенно спокойно заметил Родимский, определенно точно зная, о чем говорит. — И в-третьих, пожалуй — в главных — нельзя ей без этой работы остаться.

— Ну, никому нельзя, — Евсеев все же пытался вывести разговор на свою сторону. — Быстрее уволится, быстрее найдет новую. Уборщицы везде и всюду требуются, если ничего приличного не получится найти.

— Максим Андреевич, у нее в семье катаклизм на катаклизме, причем один серьезнее другого.

— Так у нее ни мужа, ни детей, какие катаклизмы.

— Я сказал: она будет работать здесь, — терпение Родимского лопнуло и тон стал максимально жестким, что должно было заставить Евсеева отступить. — Она, по сути, одна в этой жизни. У нее эта работа — как семья. Некоторые из нас ей ближе родного брата, который нервы еще так трепет. А работу свою она, отлично знает. Уйдет она, рухнет всё, поверь, это не пустые слова. Не надо ломать то, что твердо стоит на ногах.

— На неё Ручникова жалуется постоянно, — кажется, Евсеев выкинул последний козырь в пользу увольнения Коташовой. Да, по мнению некоторых, требовательность последней порой доходила до абсурда. Но, возможно, именно эта, маниакальная, в какой-то степени, одержимость работой позволила Коташовой держать всё делопроизводство вверенного ей подразделения в тонусе.

— Ручникова ищет, где бы работать, чтобы не переработаться, — возразил Родимский, возвращаясь к работе с бумагами на рабочем столе. — Кстати, она там в один из твоих отделов переводиться хотела, — вспомнил он, задержав в руке какой-то лист. — Брать будешь?

— Коташова опять истерить начнет, — не удержался от соблазна съязвить Евсеев. — Я и так у нее враг номер один. А если еще её человек ко мне перейдет…

— С Коташовой я сам решу, — заверил Николай Сергеевич, поинтересовавшись, — Так что с Ручниковой? Берешь?

— Давай, место есть, работник нужен. Да и, по правде говоря, надоела она, каждый день бегая, жаловаться, — выдал он совершенно неожиданно. И появились в его тоне нотки… человечности. За маской жесткого зама совершенно неожиданно вырисовался человек…