отражению нападения. На фоне звезд вырисовался летящий в сторону озера дракон.

– Никак, Горыныч? А люди говорят, болеет змеюшка, – пробормотала фея и побежала по отмеченной грибами тропинке. Что-то подсказывало, что встреча со змеем – не случайность и, если поторопиться, пути их обязательно пересекутся.

Темнота делала свое дело – даже Фиолетта, фея ночи, ничего не разглядела бы и в паре шагов. Но были голоса. Она пошла на них и не ошиблась.

На длинной коряге, лежащей рядом с водой, умостились три русалки. Крайняя слева – Ариша. Две другие были Фиолетте незнакомы. Рядом с корягой полулежали несколько кикимор. В основном парни и девчата…

Может, по отношению к кикиморам это звучит странно, но как их еще называть? Особями мужского и женского пола юного возраста?

Напротив Фиолетты сидел Горыныч. Под крылом, словно укрытый плащом, примостился леший. И все они смотрели в центр полянки. Но не на вынырнувшую из тьмы Фиолетту. На нее лишь едва глянули. Одна Ариша приложила к губам свой тонкий палец и ткнула им в направлении небольшого сухого возвышения. Там, устремив взгляд в пустоту, стоял Соловей Разбойник. И поза, и поворот головы – все выдавало в нем большого поэта. Оставалось услышать стихи.

В момент появления феи он как раз начал читать:

          Закружила непогода. Что за год!          Ветер с ивушки поникшей ветви рвет.          Лист оборванный кружится в озерце.          Сердце плачет, только слезы – на лице.

Фиолетта дотронулась до своих щек. Мокрые!

Стихи продолжали звучать, но принцесса их уже не слышала. Первые же строчки обратили ее взгляд внутрь себя. Тяжелое дыхание Горыныча, всхлипы русалок, бормотание лешего… И во всем виновата она, Фиолетта! Невыносимо думать об этом. Невыносимо жить!

Фиолетта вскочила, подбежала к Соловью, встала рядом.

– Подожди! Стой! Я обязана сказать. В ваших… в наших несчастьях виновата я! Моя глупость лишила землю солнца. Я уже повинилась перед людьми, теперь винюсь перед вами, жители леса. Но я до сих пор не знаю, что делать и как все исправить! Помогите! Подскажите!

Ответом было долгое молчание. Потом на полянку проковыляла старая горбатая кикимора.

– Ты, деточка, конечно, виновата, но осуждать тебя никто не собирается. За зло наказывают, а вот за глупость журят и потом помогают по мере возможности.

– Так подскажите, что делать! В ножки поклонюсь! – вскричала Фиолетта.

Кикимора почмокала беззубым ртом, поправила спутанные волосы.

– Мы, лесные жители, тут советовались… думу думали… Лазутчиков к Ледомире подсылали.

– Так что же?

– Не нашли мы, как помочь Сияне вернуть зрение. Но старики говорят, способ есть. Только ты должна отыскать его сама. Слушай, смотри. Природа подскажет.

– Вот и Яга о том же говорит, – пробормотала Фиолетта.

– Яга мудрая, жизнью битая. Зря слов на ветер не бросает, – закивала кикимора.

– Но когда? Где? Кого слушать?

– Да хоть бы и меня, – предложил Соловей. – Пока ничего не знаешь, внемли стихам. Поверь, это не досужие вымыслы. Уж не знаю, в каких пространствах они рождаются, но душу могут наизнанку вывернуть. Причем душу и сочинителя, и слушателя.

– Тогда читай, – всхлипнула Фиолетта. – Такое, о чем только что говорил.

– Ох, девонька, ох, доченька (прости, принцесса, что так тебя называю, но я ведь уже не молод), не хотел бы я видеть твоих слез. Вот послушай, что вчерашней ночью сочинил. Хотя, – Соловей горько ухмыльнулся, – где нынче ночь, где день…

Ой, далече же я смолоду хаживал,Да добра в миру много видывал.Только кануло добро в ночь глубокую,Как сыскать его во тьме зрячим молодцам?!То не туча велика очи застила,Да не горька черна шаль юной вдовушки.То поганая рука ясно солнышко,Как слезинку со щеки, с неба вытерла.Не ликуй, полночный зверь, рано празднуешь.Не бывать еще тому, чтобы полный векПо сухим цветам-листам бойкой поступьюЗло расхаживало, пританцовывало.Как поднимутся стеной силы светлые,Понесут свой ясный свет во леса-луга.Скажут рощице поникшей: зелена листва,Скажут реченьке притихшей: голуба вода.Тут возьмет добро в руки нежныеВсяку тварь земну да к груди прижмет.Разольет окрест гимн соловушкаНочке ласковой, дню веселому.

Соловей замолчал.

Тишина накрыла поляну, озеро. Очень нескоро ее нарушил голос Фиолетты:

– Ты раньше не отличался любовью к поэзии.

– Кто может что-то знать о моей любви, принцесса? – ухмыльнулся Соловей. – А стихов я, действительно, не сочинял.

– Что же повлияло на твои пристрастия?

– Корова.

– Чтоооо?

– Ты сейчас подумала, будто я шучу и шутка моя глупа и неуместна. Но на твой вопрос я снова отвечаю: корова.

– Поясни.

– Ну, это личная информация… – Соловей обвел присутствующих взглядом. – Впрочем, чужих здесь нет. Я расскажу. Не так давно мы с Горынычем побывали у Калининых на той стороне. – По поляне пронесся шепоток. – И встретились там с удивительной поэтессой – коровой. Изначально она была просто дойной буренкой, но затем наелась какой-то травы и начала сочинять стихи. Но не это главное. Молоко этой поэтессы превратилось в чудесное зелье. Каждый, кто отведал хоть каплю, становится не просто любителем и ценителем поэзии. Он превращается в поэта!

– Да, такое произошло и с Соловьем, и со мной, – вклинился в беседу змей.

– Но мы с Горынычем получили коровий дар, будучи уже взрослыми, поэтому наши стихи не идут ни в какое сравнение с тем, что выдает ветеринарская дочка Катя и ее сверстники.

– О! Стихи Кати заставят слышать глухого и видеть незрячего! – воскликнул змей.

Фиолетта вздрогнула.

– Видеть незрячего… «Скажут рощице поникшей: зелена листва, скажут реченьке притихшей: голуба вода»… – как завороженная повторила фея. И вдруг вскочила. – Да! Скажут! Я услышала! Яга, я услышала! – Она подбежала к Горынычу и обняла его. Затем чмокнула Соловья в небритую щеку. – Спасибо! Ты настоящий поэт… и волшебник!

Кстати, тут Фиолетта никакого открытия не сделала. Поэты – всегда волшебники, если они, конечно, настоящие поэты.

– Ничего не пойму, – пробормотал Соловей, удивленный этим взрывом, этим поцелуем и тем, что не заметил ничего, что могло бы побудить принцессу к совершению таких удивительных действий. – А ты, Горыныч?

– Загадка…

– Вы потом поймете! Вы все поймете! Ждите! – донесся до поляны голос феи, уже летящей домой со скоростью ветра.

За дни, проведенные в мучительных размышлениях и раскаянии, Фиолетта исхудала, румянец сошел с ее щек, глаза потухли. Надежда вернула фее красоту. Возбужденная, стремительная, неслась она по лесной тропинке. Ночные бабочки и огоньки-светлячки, узнавшие наконец свою прежнюю богиню, кружили над ее головой. Такая – в мириадах красивейших ночных созданий – и ворвалась Фиолетта в свои покои.

Глава 4

Семейный совет

Этот совет можно было бы назвать семейным, хотя ничто, кроме преданной службы и любви, не объединяло присутствующих на нем людей. И не только людей.

Да, состав неожиданный: принц Яросвет, служанка Мари, ворона Кар-Карина и сама Фиолетта. Но порою случается так, что дальние вдруг становятся ближними. Каждый имеет возможность хоть раз за свою жизнь в этом убедиться. Если кому-то не довелось, значит, все еще впереди.

Яросвет был бледен и печален. Накануне царственный отец прислал гонца с требованием вернуться домой. От себя