– По чему еще ты скучаешь? – неожиданно спросила Аглая.

– Что?

– Ты скучаешь по совместным ужинам, по заботе. А по чему еще? – Аглая больше не кокетничала, смотрела на него пристально, как будто сверля защитную скорлупу, в которую он облачился.

Дэн перестал жевать и улыбнулся:

– Чувствую себя пациентом.

– А разве психологам не нужна терапия?

– Конечно, нужна, но ты же не специалист.

– Считаешь, я плохой психолог?

– Ты не психолог.

– Поживем – увидим. Но ты прав насчет того, что каждый должен заниматься своим делом.

Аглая встала, отодвинула еду и, втиснувшись между столом и Дэном, села перед ним, слегка разведя колени в сторону. Ее юбка была достаточно коротка, и Дэну не пришлось даже заглядывать под нее, чтобы понять, что на девушке нет нижнего белья. Он нервно сглотнул, а Аглая, не снимая мокрых туфель, оперлась ногами о подлокотники его кресла – так, что он на секунду вообразил себя врачом совершенно другого профиля. В тот же миг его влечение, уже не подверженное воздействию психотропных препаратов, взяло верх.

Аглая напрягла ноги, и кресло, на котором сидел Дэн, легко подалось ей навстречу, приблизив своего хозяина к ней вплотную. Девушка взяла руку Дэна и положила ее себе под юбку. Он почувствовал по-младенчески гладкую кожу под своей ладонью и, нащупав выступающую складочку, круговым движением указательного и среднего пальцев начал ее массировать. Аглая закрыла глаза, запрокинула голову назад, широко улыбаясь, и начала подыгрывать ему, елозя бедрами по столу. Небольшое помещение наполнилось звуком исступленных стонов, но девушка не планировала довольствоваться малым, поэтому, резко выпрямившись, она убрала его руку и, ухватившись за галстук, потянула к себе и обхватила его голову так крепко, что у Дэна практически не осталось шансов увильнуть.

«Не делай этого, не поддавайся, одного раза было вполне достаточно!» – убеждал себя Дэн. Но его язык уже чувствовал ее вкус.

Впрочем, он обошелся с ней слишком грубо, как и его друзья. Это было слишком даже для шлюхи, даже для нимфоманки. Он просто докажет себе и ей, что он не такой, не животное, что он хочет и умеет делать женщине приятное. Она всего лишь жертва. Жертва своей похоти, общества. Наверняка ее травма идет из детства. Он еще не докопался до нее, но очевидно, что она есть.

Аглая перевернулась на живот, выпятив назад бедра, и Дэн, не колеблясь, спустил брюки прямо с трусами и вошел в нее.

Ранним утром, когда он покинул офис, еще моросил дождь. Была суббота, и ему не нужно было в телецентр. Он неспешно прошелся по пустому Арбату и, дойдя до метро, остановился у цветочного киоска. Каждый раз, принося домой цветы, он либо получал ими по лицу, либо, в лучшем случае, находил их в мусорном ведре. Надя считала цветы признанием вины, измены и черт знает чего еще. По крайней мере, последние пару лет это было так.

– Лилии, пожалуйста. Вот эти три веточки. Спасибо.

Раз уж ему не удалось вечером попасть домой из-за тестя, то сейчас ему ничто не помешает поступить так, как он хочет. Не так, как навязала ему Надя или Аглая. А ему хотелось, чтобы в доме были цветы.

5

– В этих линиях столько жизни! Где ты научилась этой технике?

– О, привет! Не заметила, как ты пришла. – Эля положила кисточку, вытерла перепачканные в краске руки тряпкой и привстала, чтобы чмокнуть подругу.

– Что-то изменилось в подаче, – Нонна продолжала завороженно разглядывать незаконченный портрет, который Эля писала с фотографии одной из участниц рисовального клуба.

– Может быть, помогает то, что натура постоянно перед глазами, – предположила Эля, махнув рукой в сторону эффектной метиски с короткими кучерявыми волосами, увлеченной работой тоже над чьим-то еще портретом. – Вообще, классная была идея, теперь у каждого будет свой портрет, нарисованный кем-то из нашего клуба. Я уже видела наброски себя. – Эля говорила, но оставалась немного грустной и отстраненной.

– Интересно, кто рисует меня?

– Кажется, Майя. Пойдем посмотрим?

– О нет, я бы хотела увидеть финальный вариант. И сразу сжечь, – прыснула она. – Где твой бокал?

– Что-то у меня сегодня нет настроения.

– А придется. Я только ради этого сегодня приехала. Есть что отметить! Мы потом продолжим в ресторане, но начать нужно немедленно. Я принесу бокалы.

– Хорошо, – покорно отозвалась Эля, со скорбью прикинув, что ее попытка не пить хотя бы сутки с треском провалилась.

Нонна вернулась с бутылкой красного вина и двумя бокалами. Она пристроила все это богатство на деревянном табурете и пододвинула свой мольберт поближе к Элиному.

– В общем! – воскликнула Нонна, подняв свой наполненный бокал, и торжественно объявила: – Галерее в Нью-Йорке быть!

– Как в Нью-Йорке? – удивилась Эля, но все-таки улыбнулась, радуясь за подругу. – Ты же хотела в Италии.

– С Италией затянулось, а в Нью-Йорке я сейчас бываю даже чаще, вот и подвернулось предложение.

– Предложение?

– Да. Буду соосновательницей арт-галереи с одной очень деловой афроамериканкой по имени Мишель. Мы с ней учились вместе на курсе истории искусств в прошлом году и с тех пор встречаемся каждый раз, когда я приезжаю. Когда-нибудь уговорю ее приехать в Москву и познакомлю вас.

– Было бы здорово! – искренне отозвалась Эля.

Нонна пристально посмотрела на подругу, как будто собиралась выдать одну из своих неиссякаемых гениальных идей, но сказала только:

– Чин-чин! За будущую галерею!

В последующие два часа рисования с короткими прерываниями на вино Нонна то и дело косилась на работу Эли.

– Все-таки что-то изменилось в твоем стиле. И мне это нравится.

Эля улыбнулась. Внимание Нонны было важно для нее. Даже несмотря на их дружбу, она бы не стала расхваливать ее работу просто так. Эта похвала, даже с нотками восхищения, была первым, что согрело Элину душу за последние дни, полные глубокой тоски и душевных терзаний.

– Спасибо. Ты ведь мой главный учитель.

– Этому я тебя не учила. Ты вырабатываешь свой личный почерк, создаешь что-то действительно уникальное, и это круто! Это показатель высокого мастерства!

– Правда?

Эля недоверчиво взглянула на свое творение. Она еще никогда не работала настолько отрешенно. Как будто ее кистью двигала невидимая сила. Сила грусти и внутренней безысходности.

Ей было чертовски приятно получить столь ярое одобрение профессионала, но внутри она испугалась, что не сможет и дальше проносить это состояние через свое творчество. По крайней мере, ей не хотелось, чтобы столь упадническое настроение оставалось с ней надолго.

В ресторане, когда девушки выпили еще по бокалу вина и принялись за десерт, подруга-наставница обратилась к подруге-подопечной: