Свяжется с нами?! Как это понимать?

– Пойдем в дом. Холодно, – мама вяло потянула меня к такому родному подъезду, ежась от порывов ледяного декабрьского ветра.

Сбросив оцепенение, я двинулась следом, волоча за собой злосчастный чемодан, вес которого был сравним с моим собственным. В это время мать вытащила связку ключей и поднесла «таблетку» к домофону, тут же раздался характерный противный звук приветствующий нас на пороге…нашего старого нового дома?

В полном молчании мы поднялись на четвертый этаж, в полном молчании вошли в квартиру под номером пятьдесят один и в полном молчании мать сбросив зимние вещи двинулась на кухню, оставляя меня в небольшом пространстве коридора со множеством вопросов, ответы на которые мне видимо знать не стоило.

– Мам, – я тоже добралась до небольшой кухни, явно кричащей своей чистотой о том, что в этой квартире теперь вряд ли кто–то живет, – Мам, что происходит? Рома устроил пожар в нашем доме?

– Да, какой к черту пожар. Спалил твой Рома кипу бумаг на нашем участке, пока его охрана не поймала. А отец твой, как всегда, в своем репертуаре, – родительница поставила чайник на плиту и приоткрыла холодильник, – Отлично, просто отлично!

– Что отлично?

– В прошлый раз мы попали сюда без еды, – мать вытащила яблоко, – Будешь?

Она что, издевается надо мной?

– Я не понимаю, пять минут назад ты плакала, а сейчас спокойно сидишь и предлагаешь мне яблоко. Что, черт возьми, произошло кроме этой идиотской истории с пожаром?

Мама посмотрела на меня так, будто я только что станцевала брейк–данс на столе. Ну, знаете, этот взгляд «ты вообще, в своем уме».

– Мне в последние дни кажется, что ты с Луны свалилась…

«Мне тоже именно так и кажется» пронеслось в мыслях.

– Ты видишь что–нибудь дальше своего телефона, своих вечеринок?

Голос матери казался таким родным и таким далеким одновременно. Никогда раньше тон ее голоса не был так холоден.

– Вижу. Поэтому мне страшно. За тебя, за папу, за брата. Вы что, решили разойтись с папой?

Ложка с йогуртом зависла прямо над баночкой, а затем плюхнулась назад.

– Нет, – мама попыталась взять себя в руки.

– Но тогда почему мы здесь?

Но попытка явно не удалась.

– Черт возьми, Ева! Мы здесь по той же причине что и в прошлый и в позапрошлый раз! Твой папа вор! И он в очередной раз задолжал большие деньги, или в очередной раз не поделил наворованное с Волковом старшим! Открой глаза! Думаешь все это, – мама ткнула меня в запястье с браслетом, – или это, – очередной тычок в ухо, – было куплено на зарплату директора завода?! Нет, Ева, твои побрякушки, этот дом, тот дом – все ворованное! А за ворованное надо платить не деньгами!

– А чем? – и ответ на этот вопрос был мне известен.

– Нервами! А еще здоровьем и жизнью. По этой причине мы здесь. Чтобы ни ты, ни я не пострадали при очередной дележке ворованного.

Голос мамы дрожал от гнева, а кулак правой руки сжал яблоко так, будто оно – оружие, а мама – воин–амазонка в пятом поколении. Она ненавидела отца. Это было настолько очевидно, что мне не верилось, почему я не заметила этого сразу. Вот как бывает, живут два человека вместе, воспитывают ребенка, а сами ненавидят друг друга. Кому нужна такая семья, которая существует лишь на бумаге? Или я во всем ошибаюсь?

– Зачем, – я дотронулась до ледяной руки матери, заставив ее вздрогнуть, – Зачем отцу все это нужно? Почему нельзя просто жить без приключений?

– Деньги, – мать хмыкнула, – Ему никогда не будет достаточно. Он все равно что алкоголик, только вместо вина для него рубли, доллары и евро. Я так устала…

– Почему ты никогда не рассказывала мне?

Мама накрыла мою руку своей ладонью, совсем как раньше.

– А ты спрашивала? В последние годы ты приходила ко мне с одним вопросом – сколько денег ты перевела на мою карту? Мне иногда кажется, что ты не моя дочь. Это он тебя родил, он тебя воспитал. Мне даже сейчас удивительно, почему ты сидишь здесь и слушаешь меня.

– Но с тобой же невозможно поговорить…

– А ты хоть раз пыталась?! Где была твоя разговорчивость и поддержка, когда меня положили в больницу? Почему ты не проронила ни слезинки на похоронах твоего дедушки?

– Не правда! – я крикнула это, не осознавая, что в этой реальности все так и было.

Мама поджала губы.

– Деньги тебя испортили, Ева. И все, чему я пыталась тебя научить, ты отвергла. Никчемная из меня вышла мать.

– Мам, – в горле рос большущий комок, мешающий внятно говорить, – Прости меня. Я, правда, наверное, вела себя как сволочь. Но ведь это только моя вина, ты…

– К чему ты клонишь? – мама резко поднялась со стула, и в ее глазах появилось что–то нехорошее…гнев? – Неделю назад ты утверждала, что я худшая из матерей и жалела, что мы не избавились от еще одного спиногрыза. Ты надо мной так поиздеваться решила?!

Что?! Все известные мне слова сбежали из моей головы, оставив меня с открытым ртом посреди маленькой кухоньки напротив сверлящей меня взглядом матери. Я просто не могла быть настолько ужасной!

– Что, думала я не пойму, зачем ты решила поиграть в послушную дочку? – мама неверно растолковала мое молчание, – Сколько раз я попадалась на эту уловку… Что на этот раз тебе от меня нужно? Закрыть глаза на твою очередную гулянку?

– Мам, да нет же! Ты не так все поняла!

– Прекращай! – в глазах матери заблестели слезы, – Прекращай издеваться надо мной! Ты переняла от Него все худшие черты! Не смей больше ко мне подходить!

Мать оставила меня, застывшую в одиночестве этих серых стен когда–то родной кухни. В глазах самого родного человека невооруженным взглядом можно было прочитать недоверие вперемешку с презрением. Черт возьми, здешняя Ева вообще имела хоть немного добра и любви в своем сердце? Это же как надо было доводить мать, чтобы вызвать у нее такую реакции на обыкновенное «извини»?! Еще вчера в голове были мысли о том, как сильно изменились родители здесь и сейчас. Но на самом деле, взглянув правде в глаза, в мозгах появилось осознание того, что это не так. По сути это я сама со своим отношением к происходящему была причиной столь кардинального изменения в маме, да и в людях в целом.

Какого черта перемкнуло в голове у этой крашеной блондинки, которой я сейчас, по сути, и являюсь?! Неужели та другая я была настолько испорченной? Неужели присутствие такой вещи как деньги в неограниченном количестве могло сделать из меня «тупую курицу». Ту, над которой мы с Лизой смеялись до посинения, обсуждая обколотые губы или пирсинг в пупке. И вот я сама вытравила волосы, проколола нос и растеряла все, отдаленно напоминающее мозги.

Нахождение в этой когда–то знакомой, но теперь бездушной квартире пропитанной моим позором казалось просто невыносимым, и я сбежала. Подъезд встретил меня прохладой и запахом сырой штукатурки, отчего в горле запершило, и мое тело содрогнулось от кашля. Отдышавшись после этого приступа, я ринулась прямиком к выходу, но перед дверью подъезда я затормозила. Куда бежать? В этом городе нет ни души, готовой принять меня вот так, без всяких вопросов. В этом городе у меня нет ни–ко–го. А хождение по морозу могло закончиться новыми приступами кашля, жаром и больницей.