сильно — взмахнул освободившейся рукой.

И на елке загорелись тоненькие разноцветные свечи, а в комнате сразу стало светло, как днем.

Сделав свое дело, Дед Мороз нагнулся над кроваткой, мягко и ласково положил руку на худенькое Мишкино плечико и негромко сказал, по почему-то сказал не своим басистым, хриплым от ходьбы по холоду, а добрым тонким маминым голосом:

— Вижу! Вижу! Не спишь! Притворяешься!

Повинуясь нежной, но убедительной силе этого доброго голоса, Мншка открыл глаза, зажмурился от ударившего в них света, промигался и снова широко, уже насовсем, открыл их.

Увы! Все, что он видел до этого, было только сном. И совсем не Дед Мороз наклонился над кроваткой и положил руку ему на плечо… Это была мама. Не в шапке, не в валенках, не в шубе, без снежной бороды, а в белой кофточке и в своей единственной юбочке с лямочками наклонилась она над ним.

— Вижу! Вижу! Не спишь, притворяешься! — повторила она.

Мишка приподнялся — опечаленный, разочарованный — перевел глаза на перила кровати и подскочил от радости.

На перилах еле удерживались, не в силах перегнуться пополам, два длиннющих великанских чулка, битком набитые подарками.

Нет! Не все было сном! Приходил Дед Мороз, приходил!

Мншка схватил чулки, и-из них посыпались подарки: яблоки, конфеты в пестрых обертках, коробка цветных карандашей — настоящих фаберовских, и свернутая в трубочку сказка с блестящими, ярко раскрашенными картинками — «Про Рю-бе-ца-ля, счетчика реп».

А чулки все еще не опустели.

Но тут мама зажгла спичку и подошла к елке. Огонек перебежал со спички на красную свечку, потом — на желтую, на зеленую, на синюю. Елка засверкала огнями, красиво заблестели разноцветные цепи — кольчико к кольчику, озарились пестрооклеенные спичечные коробочки на нитяных петельках, заискрились пряники, обсыпанные сахарной пудрой, засияли замечательные конфеты «Флора» из лучшей в городе кондитерской Якубовского.

Но и это было еще не все!

В дверь вежливо застучали. Мама укоризненно взглянула на еще не одетого Мишку и сказала, тоже вежливо: «Войдите, пожалуйста!»

Вошел Мелис, самый хороший немец в их квартире, хотя и самый бедный.

Только при нем можно было отпирать и выпускать Колю. Только он делал ребятам вертящиеся бумажные мельницы, прикалываемые к лучинкам длинными-длинными булавками со стеклянными головками.

Такими длинными булавками с флажками всех стран богатые немцы Отто и Беккер отмечали на большой — во всю стену — карте, как идет война. А милый Мелис таскал у них эти булавки ребятам для мельниц.

— Гутен Абенд, Миша! — сказал Мелис, войдя в комнату.

— Гутен Абенд! — ответил ему Мишка, как полагается.

И Мелис протянул ему изумительный рождественский подарок — большой деревянный ящик с разноцветными кубиками.

Мишка в одной рубашке соскочил с кровати и схватил кубики.

— Что надо сказать, сыночек? — весело спросила мама и благодарно посмотрела на Мелиса.

«Спасибо!»— хотел привычно выпалить Мишка, но успел сказать только «Спа..» Он вспомнил, что тут надо совсем другое.

— Данке! Данке! — закричал он, радуясь, что не осрамился, что вспомнил, как по-немецки спасибо.

А потом пришли ребята, и ходили вокруг елки, и пели веселую песенку о том, как в «лесу родилась елочка, в лесу она росла».

И Мишка уснул с кубиками под подушкой и с песенкой про елочку на губах…

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

11

⠀⠀⠀ ⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Сквозь застывшее окно

⠀⠀ ⠀⠀

После веселой елки Мишка снова слег. И прошло много-много дней, прежде чем старый добрый доктор Сычугов разрешил ему вставать с постели и ходить по комнате.

За окном уже было белым-бело:

⠀⠀ ⠀⠀

Потихоньку, понемногу

Замела зима дорогу

И обсыпала снежком

Каждый двор и каждый дом.

⠀⠀ ⠀Побелила

⠀⠀ ⠀Трубы, крыши.

⠀⠀ ⠀Пригласила.

⠀⠀ ⠀Встать на лыжи,

Встать на лыжи, на коньки —

Встретить зимние деньки

⠀⠀ ⠀⠀

И стало каждый день так:

Мишка подойдет к застывшему окну, подышит на ледяные цветы и деревья, продышит маленькую дырочку, поглядит сквозь нее на улицу и начинает вздыхать.

За окном ребята носятся на коньках по обледеневшим, укатанным тротуарам.

А Мишке — нельзя. Запрещено. Он еще не поправился.

Когда коньки наскучат, ребята идут в знаменитый овраг — засору. Каждый — на лыжах, лыжи выгнуты дугой: носки и концы вверх, одни серединки на снегу. К носкам лыж привязана веревка. Натянешь ее, чтоб было за что держаться, и мчись с горы, а за тобой — клубы снежной пыли.

Но Мишке и так нельзя. Тоже запрещено.

Вот неторопливо трусит лошадка. Вся она заиндевела на морозе. И ямщику холодно — даже сквозь толстый тулуп пробивается стужа. Ямщик поднял высокий, выше головы, воротник, смотрит вперед, не шевелится, не оглядывается. Он не догадывается, не чувствует, что сзади к нему на сани подсели Сережка и Тоська.

Они подсели и едут, будто они — богачи и у них своя лошадь. А Мишке и этого нельзя. Его вовсе не выпускают на улицу. На его долю досталась одна только проглядинка в застывшем окне. Да и она то и дело снова затягивается льдом.

Из-за всего этого стало Мишке скучно. Он перестал поправляться, стал худеть.

Мама сбилась с ног: зовет одного доктора, приводит другого, ждет третьего. И каждому надо платить, и уже все деньги вытащили из свинки, а толку нет!

Мишке дают порошки, поят каплями и микстурами, колют в руки, чтобы он ел побольше, чтобы стал веселей. А он ест все меньше и меньше, делается все печальней да печальней.

И вдруг все изменилось!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Мишку увозят из дома

⠀⠀ ⠀⠀

В некотором царстве, в некотором государстве, а именно в том, в котором мы живем, против неба — на земле, стояла одна избушка. Жили в ней старик со старушкой. И были у них кошечка-судомоечка, собачка-пустолаечка и коровушка-буренушка.

Вот в эту избушку и попал Мишка. А случилось это так.

Серым скучным утром мама разбудила его:

— Вставай, сыночек! Вставай, бедолажка! Раз-два — оденься! Три — четыре — поешь! Пять-шесть — поедешь в гости! Вот как!

Мишке все равно… Встал, оделся, немного поклевал…

В это время дверь отворяется, и в комнатку, не постучавшись, входит старушка. Вошла, сняла шаль, посмотрела на Мишку, улыбнулась, и в комнатке почему-то стало