Следующие снаряды попали в мостик, расколовшийся на тысячу мелких частей.

«Цель — правый борт, груз на кормовой палубе». Теперь мы увидим, что на самом деле находилось в решетчатых ящиках.

Снаряды влетели в гигантские ящики, разбивая все вокруг на мелкие осколки. Среди обломков можно было легко узнать детали самолета.

Теперь нужно было увеличить пробоины на ватерлинии, чтобы корабль тонул быстрее. После тридцати выстрелов я отдал приказ прекратить огонь. Судно еще раз приподнялось над водой, а затем с бульканьем ушло на глубину кормой вверх.

Палубный груз оказался в воде. Несколько особенно крупных решетчатых ящиков сейчас служили целью для легких пулеметов на мостике. Вскоре люди смогли увидеть сломанные части крыльев самолета, которые медленно погружались воду. Большие шины авиационного шасси плавали между обломками. Ближе к девяти часам мы полностью уничтожили корабль.

Этим вечером экипаж «U-69» в сумерках хотел уведомить о происшедшем BDU по радио. Мы не могли рисковать, нарушив радиомолчание днем. Адмиралтейство могло уведомить нейтральные страны, чтобы те подобрали спасательные шлюпки. Однако до этого нам придется побыть в их обществе. Я принял на себя обязанность собрать разбросанные шлюпки вокруг субмарины. Я решил на некоторое время взять их на буксир, пока они не окажутся в точке, где течение за несколько дней приведет их к африканскому берегу. Это была единственная возможность свести для них к минимуму неприятные моменты, связанные с долгим путешествием в открытой лодке. Для женщины с двухлетним ребенком это плавание, конечно, будет особенно тяжелым, но американские шлюпки обладали достаточно хорошими мореходными качествами, чтобы люди могли провести столь долгое путешествие в теплых водах без особенных трудностей. Более того, в результате нашего вечернего сообщения их скоро подберут.

Буксировать несколько спасательных шлюпок — не простое задание для подлодки. Судовой офицер в ведущей лодке должен был обрубить конец при малейшей опасности. Плавание продолжалось несколько часов, пока взмахом руки я не указал им новый курс, который приведет их к африканскому побережью.

Но все это были только цветочки, ягодки, как выяснилось, поджидали нас впереди.

Как только спасательные шлюпки с «Робина Мура» скрылись из вида, «U-69» вернулась на прежний курс. Ближе к вечеру на горизонте показался еще один корабль, шедший быстрым зигзагом. Это судно точно не было нейтральным. Лодка поменяла курс на него и спокойно позволила ему приблизиться. Это было грузовое судно, и на корме было прекрасно видно орудие. Когда стемнело, огни команда корабля не включила. Сомнений в этом не было. На этот раз перед нами уж точно был враг.

Экипаж «U-69» был готов у бою. Когда судно достаточно приблизилось, была выпущена торпеда. Она попала в цель. Корабль остановился, имея сильный крен, хотя не затонул. Его команда быстро послала сигналы SOS и назвала свои точные координаты. На этой широте не должно было быть никаких подводных лодок. Поэтому это объявление могло стать очень опасным, особенно сейчас, когда мы почти достигли нашей истинной цели. «U-69» развернулась, и была выпущена торпеда из кормового аппарата. «Рыбка» снова попала в цель, и через несколько секунд у миделя прогремел оглушительный взрыв. Судно взлетело в воздух, развалилось на две части и затонуло. Через несколько минут ничего больше нельзя было увидеть.

Экипаж передал название судна по радио, чем очень сэкономил нам время. Старший механик заглянул в регистр Ллойда. «Тьюксберри», вместимость 4601 брт. Это судно вместе с «Эксмуром» составляло хорошую круглую цифру в 10 000 тонн.

Так как судно использовало свое радио, экипаж «U-69» мог немедленно сообщить об успехе в BDU, доложив обо всех деталях потоплений.

«В квадрате XY был потоплен корабль „Эксмур“ в соответствии с призовым правом. Там же был потоплен „Тьюксберри“».

Я решил, что в последнем случае не обязательно употреблять слова «в соответствии с призовым правом».

Теперь «Смеющаяся корова» направлялась вдоль жаркого экватора к британскому порту Такоради в Западной Африке. Я спустился вниз вместе с Баде. Едва мы оказались в центральном посту, как «Дядя Эдуард» зазвучал в громкоговорителях. Все присутствующие ухмылялись, казалось, они чего-то ждут. Я молчал, а старшина в центральном посту провозгласил:

— Герр капитан, мы разменяли вторую половину сотни. — И он заговорщически ухмыльнулся.

— Хорошо. Теперь мы должны подумать о второй половине, не правда ли, Эйферт? — ответил я тем же тоном.

Старшина был в недоумении. Он собрался и смело сказал:

— Мы точно закончим следующую половину в гавани, а фляжки с бренди пусты уже сейчас.

— Ах да, конечно — бренди! Что ж, мой друг, тебе придется утешиться тем, что твое бренди сегодня выпьют эти бедняги с «Эксмура». Те две бутылки, что остались у нас на борту, — это неприкосновенный запас. Он будет служить в медицинских целях в случае, если кто-нибудь заболеет. Горе тому парню, который завтра утром пожалуется, что заболел. Ему будут давать «солдатский мед» первые восемь дней. — Все моряки знали, что «солдатский мед» — это касторовое масло. Я продолжил: — Идите и узнайте, сможет ли кок приготовить сегодня что-нибудь приличное… Что мы сегодня будем есть, Хинцпетер?

— Яичницу-болтунью, сэр. Свежие яйца у нас закончились.

В последующие дни напряжение возрастало, и погода, казалось, чувствовала это. В противоположность прошлым неделям сейчас небо было затянуто тучами, что было нормально для этого сезона в тропиках. Теплое одеяло облаков до определенной степени защищало людей, как мать может накрыть одеялом больного ребенка. Сухая теплая погода, принесенная ветром, сменилась влажной духотой, в результате чего с подводников пот лил в три ручья. Теперь их одежда состояла из шорт и панамы, но даже этого, казалось, было много. Но свою воинственность они не потеряли. Некоторые из них поменяли свои панамы на тропические шлемы, которые носили на мостике.

Воздух в лодке можно было резать ножом. Это была обычная атмосфера подлодки: смесь паров топлива, запахов одеколона, гальюна и человеческого тела — но только все это было, так сказать, слишком сильно сконцентрировано и потому трудно переносимо.

Особенно ужасным под палубой было постоянное капанье. Это происходило не переставая. Вода скапливалась на палубе и просачивалась внутрь. Мы жили в искусственно орошаемой теплице. Не хватало только тропических лиан. Все на борту было насквозь мокрое, мы не могли сохранить сухим даже оборудование. Из всего, что люди брали в руки, сочилась вода.

Когда моряки садились обедать, капли воды попадали им на шеи; когда они ложились на койки и пытались уснуть, вода орошала их лица. Они могли только ругаться и сонно обмахиваться, капли падали снова и снова. Даже вахтенный журнал и карты были мягкими от воды. Когда кто-то пытался что-то записать, можно было с уверенностью сказать, что очередная капля упадет рядом с пером. Как только люди усаживались, чтобы немного отдохнуть или вздремнуть, они были уверены, что проснутся от громкого всплеска. У тропиков были свои плюсы, но постоянная влажность сводила с ума. В конце концов люди почувствовали вялость, с которой было очень трудно бороться.