— Да, именно так. Противно. Да, я совершила ужасное свинство по отношению к тебе, но я… Я…

— Что — ты? Договаривай.

— Я поняла, что люблю тебя. Только тебя.

— Глупо звучит, Ника, согласись. Ты решила таким способом проверить, любишь ты меня или нет? Хотя, как легенда, звучит вполне убедительно. Но все равно — глупо.

— Да, согласна. Глупо звучит. Можно, я лучше пойду, Сев? У меня там Володя с договором. Давай дома поговорим?

— Да, мне тоже пора ехать. У меня встреча назначена. К сожалению, дела не отменишь, нашим партнерам неинтересны семейные разборки. И, если честно, я очень хочу сейчас уехать, мне трудно с тобой разговаривать. Не готов я к такому событию оказался, не ожидал. С мыслями собраться надо. Или напиться, на крайний случай.

— Не надо… Ты ж за рулем.

— Я в курсе. Спасибо за проявленную заботу. Ладно, разбежимся по делам. Иди занимайся договором.

Ника плохо помнила, как провела остаток дня. Все время казалось, что мелькают перед глазами снимки, которые остались лежать в Севином кабинете, аккуратно сложенные в конверт. Выходит, кто-то следил за ними? Фотографировал издали? Но кто и зачем?

Впрочем, никакими расследованиями заниматься ей не хотелось. Какая разница, кто это сделал и зачем. Главное, цель достигнута, неверная жена выведена на чистую воду. А нюансы душевных переживаний неверной жены никого не волнуют, да и что они есть такое — нюансы? Главное, правда восторжествовала. Вор должен сидеть в тюрьме, и точка.

Домой Ника потом ехала, как на голгофу. Страшно болела голова, и очень хотелось упасть в постель, но Маргарита Федоровна вышла ее встретить, сообщила с улыбкой:

— Матвей сегодня по литературе пятерку получил, представляешь? И сам удивляется, как это его угораздило. Не зря я ему все лето Лермонтова насаждала! Помнишь, как отрывок из «Мцыри» наизусть учили? «Старик, я слышал много раз, что ты меня от смерти спас…» И что ты думаешь? Наш Матвей так его прочитал, что учительница чуть не прослезилась. Никогда не подозревала в Матвее актерских способностей. Хотя, не дай бог… Этого счастья нам еще не хватало, правда?

— Да, Маргарита Федоровна. Наверное. Давайте об этом потом. А сейчас можно я в спальню поднимусь?

— Боже мой, Ника… Что у тебя с лицом? Что случилось, говори! Что-то с Севой, да?

— Да все с ним в порядке, Маргарита Федоровна. В том смысле, что жив и здоров.

— А если не в смысле? Вы что, поссорились? Что случилось, говори.

— Не спрашивайте меня, ладно? Голова очень болит… Лечь хочу… Если не лягу, в обморок упаду.

— Ладно, иди, ложись. Хочешь, я тебе чаю сделаю?

— Нет, спасибо.

— А Сева где? Когда он приедет?

— Не знаю. Ничего не знаю.

— Я ему сейчас позвоню…

— Он телефон отключил, Маргарита Федоровна.

— Да, плохо дело. Значит, сильно поссорились.

— Ну если можно так это все назвать. Хотя никакой ссоры не было, это я во всем виновата. Потом вам все расскажу, ладно? Не могу пока.

До самой ночи Ника лежала в спальне, свернувшись калачиком. Смотрела, как сумерки заползают в окно. В то самое окно, которое неделю назад было символом обретения новой счастливой жизни и у которого было так хорошо стоять, вдыхая свежие осенние запахи. Теперь даже запахов не было. Вместо запахов — осознание безысходности. Была счастливая жизнь и кончилась. Сама виновата, что ж… А она еще радовалась, дурочка, что покончила-таки со своей раздвоенностью, что выбрала Севу! А теперь, выходит, ему выбирать, простить ее или нет. Наверное, все правильно, и так и должно быть по законам высшей справедливости. Неверную жену прощать нельзя.

Сева приехал ночью. Вернее, его привезли. Напился в баре до бесчувствия вместе со школьным другом Мишей, кто-то сердобольный вызвал такси. Ника хотела помочь ему добраться до постели, но он отстранил ее почти брезгливо, неверной походкой добрался до дивана в гостиной.

— Хорош, нечего сказать, — услышала Ника сонный голос Маргариты Федоровны, спускающейся вниз по лестнице. — Никогда его таким не видела.

— Я тоже его таким не видела, Маргарита Федоровна, — уныло подтвердила Ника, стаскивая с мужа ботинки.

— Это какому ж несчастью надо случиться, чтобы до такой степени наклюкаться, а? Может, прояснишь ситуацию, Ника?

— Потом проясню, Маргарита Федоровна. Сейчас не время. Идите спать, ночь на дворе.

— Одна справишься? Его ж раздеть надо…

— Я справлюсь.

— Ну давай трудись, жена новоявленного алкоголика. У тебя неплохо получается, между прочим. Я бы даже сказала, тебе идет этот страдальческий образ.

Ника грустно усмехнулась — что за женщина, а? Даже в этой плачевной ситуации пытается шутить. Впрочем, Маргарите Федоровне и невдомек, насколько плачевна ситуация. Если бы знала, не шутила бы, наверное.

Ника заботливо подсунула под голову Севе подушку, укрыла пледом. Он пробурчал что-то во сне, даже показалось, коротко всхлипнул, потом довольно внятно произнес: Ника, Ника. Наверное, в своем пьяном сне ее видел. Прощался, наверное. Хотя во сне люди не прощаются, они там счастливыми бывают. Чаще прощаются наяву.

Ника поднялась в спальню, села на край кровати, уронила лицо в ладони. Поплакать бы, но не получалось почему-то. Внутри было гулко и пусто, и шевелилось чувство вины, похожее на скользкую холодную рыбину. Вот рыбина снова дернулась, изогнулась, ударила хвостом по сердцу. Больно. Очень больно. И странно. Раньше никакой рыбины внутри не ощущалось. Наверное, чувство вины начинает болеть, когда его на свет выволокут? А когда прячется в темноте, почти не ощущается.

Ника долго так сидела, потом встала, подошла к окну, потянула на себя створку. Ночь была тихой, ни дождинки, ни ветерка, будто тоже обиделась и не желала общаться с предательницей. Будто говорила: я, мол, для тебя так старалась. Шорохами старалась, осенними паутинками, вкусными запахами. А ты…

Ника обняла себя за плечи — холодно. Единственное ощущение, которое смогла ей подарить эта ночь. Что ж, и на том спасибо. По крайней мере, с этим ощущением легко справиться, достаточно лечь под одеяло, укрыться с головой и свернуться калачиком. И вообще, надо хоть немного поспать, потому что будет утро, и надо будет жить дальше. Дальнейшую жизнь ведь никто не отменял, какая бы она ни была.

Когда утром спустилась вниз, Сева уже сидел на веранде, пил минеральную воду. Вид у него был помятый, глаза страдальческие и больные.

— Я сейчас кофе сварю. Что будешь на завтрак? Омлет сделать? — спросила Ника.

Сева посмотрел так, будто она сказала что-то неприличное. Потом сморщился, застонал, потер ладонью затылок.

— Не надо про еду, прошу тебя. Плохо мне, голова раскалывается. Ужас, как противно.

— Это называется похмелье, Сева. Выпей, тебе лучше будет.